"Василий Щепетнев. Хроники, 1928 г.(Фрагмент: 'Хроники Черной Земли') " - читать интересную книгу автора

Проспал, проспал.
Ничего он не проспал. Вечер только накатывался, тихий, покойный. Он
прошел коридором. Никого нет, конечно. Давно ушли и Василь, и товарищ Купа.
Он немножко погулял вокруг церкви, заодно и обстановку проверил. Ничего
подозрительного. Да рано, рано еще. Солнце только село, луна едва взошла. А
хорошо, что луна полная, никто незаметно не проберется.
Никифоров ополоснулся у колодца. Голова не болела, напротив, бодрость
переполняла его. Свежий воздух, еда. Отдых, просто курорт.
Дверь он заложил на засов, но, скорее, просто из городской привычки.
Там, в городе, шпаны полно, а тут?
Он одернул себя. Тут-то как раз и убивают. Вот она, убитая.
Подходил он медленно, сдерживая дыхание. Нет, действительно, ничем
таким не тянет. Он вздохнул свободнее, теперь уже стараясь услышать хоть
что-нибудь.
Ничего. Воздух прохладный, и только.
Пока окончательно не стемнело, он зажег несколько свечей. Одну поставил
внутрь звезды, Еремкиного творения. Раз уж они придумали, пусть будет.
Серники попались неплохие, а то, бывает, чиркаешь, чиркаешь, полкоробка
изведешь, прежде чем примус запалишь. А, фабрика имени Розы Люксембург.
Столичные, держат марку.
Он присел на краешек скамьи. Что, собственно, ему делать? Вот так всю
ночь и торчать? Глупо. Чем дольше он сидел, тем глупее казалась вся затея.
Кто, собственно, увидит его - здесь? Особенно при запертой двери?
Лицо Алевтины в свете полудюжины свечей казалось совсем обычным, живым.
Просто - лежит.
Никифоров посмотрел вокруг - лишь бы оторваться от лежавшей; она,
казалось, притягивала взгляд. Нехорошо это.
Из-под скамьи выглядывал уголок тетради. Ах, да, воспоминания. Совсем
забыл, ему же их редактировать. Посмотрим, что тут написали местные
грамотеи.
Улыбаясь, частью и нарочито, прогоняя неловкость своего положения,
Никифоров раскрыл тетрадь.
Почерк крупный, чувствовалось - буквы не писали, а выводили -
старательно и трудно. Писал... как его... Еремка, да.
"Алевтину, Алю я знаю давно. Мы тут все друг дружку знаем. Вместе
всегда, как не знать. Она первая в комсомол вступила, и нас позвала.
Поначалу боязно было как-то, для чего, думалось, а она объяснила - чтобы
жизнь новую строить. Тогда многие согласились, потому что новая жизнь нужна,
а эта больно тяжелая и несправедливая. У одних всего много, а у других -
нет. Аля говорила, что это неправильно, мы все должны жить одинаково. А
другие не соглашались, особенно старшие. Потому в комсомол вступили не все,
побоялись. А чего боятся? (Зачеркнуто две строки) Ничего, сказала Аля, еще
придете к нам проситься, в ножках валяться будете, а мы вам припомним, как
отказывались. Она очень принципиальная и не терпит, когда говорят что нибудь
против Нашей Советской Власти. Только враги не любят Советскую Власть,
объяснила нам она. А с врагами и поступать нужно по вражьи, не давать им
жизни и пощады. Даже в мелочах, потому что иначе они заберут верх и заставят
всех работать на помещиков и капиталистов. Я с ней согласен, потому что
работать на помещиков не хочу. Мои родители и деды на них всю жизнь
работали, а у нас ничего нет, только корова старая, а лошадь пала два года