"Артур Шницлер. Возвращение Казановы" - читать интересную книгу автора

нему были ласковы все женщины, и Амалия тоже охотно открыла ему свое сердце;
он узнал, что она, живя в нужде, полюбила бедного школьного учителя, отец
которого наотрез отказывает, как и ее мать, в своем согласии на их брак, не
сулящий ничего доброго. Казанова тотчас же вызвался помочь ее беде. Прежде
всего он попросил Амалию познакомить его с матерью, и так как
тридцатишестилетняя вдова была еще достаточно привлекательна, чтобы
притязать на поклонение, то Казанова вскоре свел с ней столь тесную дружбу,
что мог от нее всего добиться. Лишь только она перестала противиться этому
браку, дал свое согласие и отец Оливо, разорившийся купец, особенно после
того, как Казанова, представленный ему как дальний родственник матери
невесты, великодушно обещал устроить на свои средства свадьбу и дать деньги
на приданое. Сама же Амалия сумела отблагодарить великодушного покровителя,
который показался ей посланцем из иного, недоступного для нее мира, только
так, как ей повелевало сердце, и когда в канун свадьбы она с пылающими
щеками вырвалась из последних объятий Казановы, то была весьма далека от
мысли, что провинилась перед своим женихом; ведь он был обязан всем своим
счастьем лишь любезности и великодушию этого удивительного чужестранца.
Узнал ли Оливо о безмерной признательности Амалии к своему благодетелю от
нее самой и принял ее жертву, как необходимое условие, а потому впоследствии
не испытывал ревности, или же все случившееся и поныне оставалось для него
тайной, - все это ни тогда, ни теперь нисколько не занимало Казанову.
Зной все усиливался. Громыхающий экипаж с плохими рессорами и твердыми
подушками безжалостно трясло, пискливая благодушная болтовня Оливо, без
устали рассказывавшего спутнику о плодородии своих земель, о достоинствах
жены, о благовоспитанности детей, о добрососедских отношениях с окрестными
крестьянами и дворянами, начала докучать Казанове, и он с раздражением
подумал, чего ради он, в сущности, принял приглашение, которое может
принести ему одни неудобства и даже разочарование. Ему захотелось очутиться
в Мантуе, в прохладной комнате, где он в этот час мог бы спокойно продолжать
работу над памфлетом против Вольтера, и он решил выйти из кареты у
ближайшего постоялого двора, уже показавшегося вдали, и, наняв первый
попавшийся экипаж, вернуться обратно, как вдруг Оливо громко закричал: "Эй!
Эй!" - замахал по своей привычке обеими руками и, ухватив Казанову за рукав,
показал ему на повозку, точно по уговору, остановившуюся рядом с их
экипажем. Из нее одна за другой выскочили три девочки, а узкая доска,
обжившая им сиденьем, взлетела на воздух и опрокинулась.
- Мои дочери, - не без гордости представил их Оливо Казанове и, когда
тот незамедлительно сделал вид, будто собирается уступить им свое место,
сказал: - Сидите, сидите, дорогой шевалье, через четверть часа мы будем у
цели, а на это время мы уж как-нибудь все поместимся в экипаже. Мария,
Нанетта, Терезина, смотрите, это шевалье де Сенгаль, старый друг вашего
отца, подойдите и поцелуйте ему руку, ведь, не будь его, вас бы... - Он
запнулся и шепнул Казанове: - Я чуть не ляпнул глупость. - Потом громко
поправился: - Не будь его, многое было бы иначе!
Все девочки, такие же черноволосые и темноглазые, как Оливо, в том
числе и старшая, Терезина, казались еще совсем детьми и разглядывали
незнакомца с непринужденным грубоватым любопытством; младшая, Мария,
послушная приказанию отца, и в самом деле собиралась поцеловать ему руку; но
Казанова не допустил этого: взяв каждую из девочек за голову, он по очереди
всех их поцеловал в обе щеки. Тем временем Оливо обменялся несколькими