"Михаил Щукин. История одного молчания " - читать интересную книгу автора

Михаил Щукин


История одного молчания


...всегда где-нибудь да находился песок. Это хорошо, когда вода есть -
в любом из своих состояний - вездесущая, завладевшая ртом, обрекающая
молчать.
Когда я лежу у зеркала обнажённым - напоминаю рыбу. Пол высечен песком,
щёки, захватившие воду, не движутся и выдают морщины - чешую: всегда
где-нибудь да находился туман или предательски-верный ему товарищ, дитя
сигареты и утреннего гонга, - и всякий раз обстоятельства эти делали меня
рыбой.
Когда я лежу у зеркала, то могу рассказывать секреты, хотя рот мой,
боясь вытолкнуть воду и тем самым обидеть её - разлюбить, не открывается,
ибо я хочу носить теперь рыбью мою сущность, молчать - в ожидании халдейский
торговцев или охотников, угадывать своё предназначение - рынком или столом.
Может быть, я и делаюсь рыбой лишь для того, чтобы замолчать, и зеркало -
совершенно не при чём здесь? Однако превращение моё - всё же утомительное
для песка и воды, пожалуй, - недоброе.
Когда я - рыбой лежу у зеркала, меня слушает стена, тоже превращённая -
в человеческую влажную спину, опёршуюся о зеркало, помогающую ему терпеть
себя. Я стараюсь выдыхать так, как это принято у рыб, многозначительно,
чтобы появлялся смысл у смотрящих в меня. Дыхание моё убеждает зеркало в
том, что я говорю, всё еще оставаясь рыбой, но тогда молчание моё - как
никогда - властвующее, всесильное.
Когда я - дышащий лежу - рыбой - у зеркала, то могу выдавать секреты.
Вот один: меня целовал ветер, я закрывал глаза, боясь его взгляда. Был ветер
долгим, ревнующим к темноте. Время заставляло снимать с лица шёлк,
приходилось смотреть, открываться. Он - шпионящий - от тебя, он целовал
твоим именем... После тайны, брошенной мной, - той, которую я выдворяю с
торжественным равнодушием, оставляю искать себе пропитание или спутников,
обрекаю быть известной в своём деле, принятой всюду - от харчевни до
будуара, - после тайны я молчу иначе - и зеркалу становится неловко рядом с
покойником.
Когда случается так, что я делаюсь рыбой, то непременно оказываюсь
приставленным - отчего пристальным и пристрастным - нелепым сторожем
циничного зеркала, что опирается о стену, больную и мнившую себя влажной
человеческой спиной. Всегда где-нибудь да и находился секрет, иногда даже
чужой, посторонний, но молчание, мне принадлежавшее, - услужливо и
неприхотливо, искало выдать его - выдворить, освобождая прежних стареющих
его хранителей от тягучих объяснений, веками тянущихся недомолвок и тёплой
ещё клеветы: горькое поручение, не правда ли? Нет, не правда! Лукавит рыба,
ни дыхание, ни молчание - ей не в тягость. Блефует - всякий раз когда её к
карточным домикам подносят, с фарфоровыми кукольными было б иначе. Вот и
второй, подкравшийся: целовал ветер зеркало. Прятали его в комнаты, где окна
были предполагаемы, но заложены книгами или вовсе - лишь изображены - без
отверстий в стене. Был ветер пряный, ревнивый в поисках своих к человеческим
уловкам - укутывать зеркало стёртой шёлковой пелериной, пугаться покойников.