"Дэвид Седарис. Повторяй за мной" - читать интересную книгу автора

плече у пирата.
- Как дела?
Когда он спросил это в третий раз, мне показалось, что ему в самом деле
небезразлична моя жизнь. Я подошел к клетке, чтобы рассказать о своих делах
поподробнее, но он рванулся к прутьям, и я, по-девичьи вскрикнув, выбежал из
комнаты.
- Ты нравишься Генри, - сказала сестра. Она только что вернулась с
работы, из теплицы, и, сидя за столом, расшнуровывала кроссовки. - Видишь,
как он распускает хвост веером? При Бобе он никогда так не делает. Правда,
Генри? Боб пришел с работы на несколько минут раньше и немедленно кинулся
наверх к своей собственной птице, лысеющему краснохвостому попугаю по имени
Хосе. Мне казалось, что пернатые могли бы иной раз пообщаться не без
приятности, но выяснилось, что они терпеть друг друга не могут.
- Никогда не упоминай Хосе при Генри! - прошептала Лиза. Птица Боба
что-то проскрипела из кабинета наверху, и Генри ответил высоким,
пронзительным лаем. Он научился этому у Чесси, Лизиной колли, и впечатление
было странным, поскольку лаял он совершенно по-собачьи. Когда же Генри
говорил по-английски, голос его звучал в точности как Лизин. Было что-то
зловещее в том, что голос сестры раздается из клюва, хотя я и получал от
этого определенное удовольствие.
- Кто голодный? - спросила она.
- Кто голодный? - повторил попугай.
Я поднял руку. Лиза протянула Генри орешек. Он взял его лапой, пузо
нависло над жердочкой. Неудивительно, что люди заводят попугаев. Вот тут, на
кухне у моей сестры, живет этот симпатичный толстячок, прекрасный слушатель,
то и дело заботливо спрашивающий, как у тебя дела.
Я задал Лизе тот же вопрос, и она сказала "нормально". Она боится
рассказывать мне что-нибудь важное, зная, что я тут же вставлю это в книгу.
Я вижу себя этаким безобидным старьевщиком, составляющим мозаику из кусочков
всякого мусора, но моя семья иначе смотрит на вещи. Дело в том, что их
личная жизнь часто оказывается среди того мусора, который я так беззаботно
подбираю, и им это не по нутру. Наши беседы теперь начинаются так:
"Поклянись, что это останется между нами". Я клянусь, но предполагается, что
мое слово стоит немногим больше слова Генри.
Я приехал в Винстон-Салем, чтобы выступить перед студентами в местном
колледже и еще чтобы сообщить сестре новость. Иногда, когда накуришься,
забавно представлять, какой актер мог бы сыграть тебя в фильме про твою
жизнь, - благо ее никто не собирается экранизировать. Мы с Лизой давно уже
не балуемся травкой, так что мне было нелегко признаться, что по моей книге
пишется сценарий и теперь про нашу жизнь будут снимать кино, и не
какой-нибудь студент, а известный режиссер.
- Кто-кто?
Я объяснил, что режиссер - китаец, и она спросила, будет ли фильм
по-китайски.
- Нет, - сказал я. - Он с самого детства живет в Америке. В Калифорнии.
- Тогда какая разница, китаец он или нет?
- Ну, знаешь, - сказал я, - другая ментальность... Особая
чувствительность...
- Ох, братец, - вздохнула она.
Я взглянул на Генри, рассчитывая на поддержку. Он зарычал.