"Валерий Сегаль. Освобождение беллетриста Р." - читать интересную книгу автора

Над его креслом висел холст Рубенса.

-- Рубенс -- это хорошо, -- веско произнес мой отец,
когда я рассказал ему об этом. -- Рубенс -- это бизнес.

Мне тогда было лет двенадцать-тринадцать, и я с умным
видом повторил фразу отца в свой следующий визит к дяде Ро.
Старик ничего не сказал, только явственно поморщился. Лишь с
годами я до конца разобрался в этой заочной перепалке между
моими родственниками, но интуитивно высоту дяди ощутил уже в
тот вечер. Мы никогда с ним больше не обсуждали этот вопрос; он
вообще не говорил впредь со мной о живописи. Быть может, помнил
тот эпизод.

Зато мы всегда слушали музыку, и с тех пор я люблю
Шуберта...

И еще я всегда любил книги. Родители меня в этом не
поощряли, хотя книги в нашем доме имелись. Я читал дома,
посещал библиотеку, изредка трепетно листал книги у дяди Ро. К
его коллекции я испытывал особое почтение, но уносить книги из
своего "святилища" дядя не разрешал. Я часто посещал магазин
"Букинист" и любил ездить в "Дом книги". Мне нравилось не
читать книги и не владеть ими, меня просто радовало, что они
существуют. Гораздо позже, уже взрослым, я обнаружил такую же
мысль в дневниках Кафки.

Можно за всю жизнь не написать ни одной книги, но
быть писателем. Ведь существуют же на свете ничего не создавшие
инженеры, или программисты, не написавшие ни одной программы.
Теперь мне кажется, что я был писателем чуть ли не с рождения.
Читая любую книгу, я всегда мысленно представлял самого себя в
роли ее автора, как бы примеривался к мастерству. Так
постепенно возникло и оформилось желание писать. Это случилось
еще в студенческие годы, но тогда многое отвлекало. Мне еще
предстояло созреть, дождаться момента, когда желание писать
перерастет в потребность.

Еще в школьные годы я обладал ладно подвешенным
языком, а также развитым логическим мышлением несколько
нигилистического характера, что порой приводило в ярость
учителей, зато придавало мне вес в глазах товарищей. И долго
еще, вплоть до моего литературного становления, этот авторитет,
завоеванный в среде школьных приятелей, оставался моим
единственным объективным достижением, никак не зависевшим от
происхождения.

Но и при этом нельзя сказать, что в школе я был
окружен закадычными друзьями. Сегодня многие интересуются моими
школьными взаимоотношениями с Кохановером. Могу припомнить, что