"Олег Селянкин. Жизнь, она и есть жизнь..." - читать интересную книгу автора

часов. Но даже теперь, сидя в одноместной каюте парохода, который,
подгоняемый течением, резво бежал вниз по Волге, он не мог обрести привычное
спокойствие; временами даже сейчас передергивало всего, словно прикасался к
чему-то чрезвычайно противному.
Да, он, лейтенант Игорь Анемподистович Манечкин, и без подсказок со
стороны знал, что фамилия у него незавидная, искренне считал, что из-за нее
никогда не будет иметь должного хода по службе; хоть убей, но не звучит
"адмирал Манечкин", - нет, не звучит!
Убедил себя в том, что из-за собственной фамилии никогда не сделает
настоящей военной карьеры, но не раскаивался в том, что решил стать
командиром Военно-Морского Флота: вовсе не обязательно всем быть адмиралами,
кое-кому надо стоять и на менее почетных ступеньках. Надежно, со знанием
дела, так уверенно стоять, чтобы у старших и ничтожно малого сомнения не
зарождалось, когда разговор заходил бы о соответствии его занимаемому месту.
Поэтому, когда перед государственными экзаменами у него официально спросили,
где, на каком флоте и какого класса корабле он желал бы служить, ответил
честно, что заранее согласен на любое решение командования.
Его направили на Черное море, под Одессу, командиром взвода в бригаду
морской пехоты, которой командовал полковник Осипов. Оказавшись в окопах,
искренне пожалел, что сухопутную тактику считал для себя лишним предметом,
ну и учил только для того, чтобы получить зачет; упустил необходимое, когда,
можно сказать, тебе насильно его в рот впихивали, вот теперь и пришлось с
риском для жизни познавать то, от чего еще недавно так упорно открещивался.
Если судить по реакции матросов и командования, успешно осваивал он
законы войны на суше.
Там, под Одессой, и командиром роты стал, и покинул город, повинуясь
приказу, не в числе самых-самых последних, но близко к тому.
И снова в бой, теперь в Крыму, на подступах к Севастополю.
А в феврале этого года случилось так, что большой зазубренный осколок
фашистской мины, будто топор, рубанул по груди, чуть не развалил ее.
Почти два месяца отлежал в госпитале. Залечил рану, отоспался за все
прошлое и про запас немного отхватил. Затем медицинская комиссия,
внимательно обследовав, признала его годным к продолжению строевой службы. С
этим заключением в апреле и прибыл в Ульяновск, в наркомат. А вот сегодня, 6
мая, получил предписание: "Отбыть в Волжскую военную флотилию в распоряжение
контр-адмирала Чаплыгина Ф. И.".
Что известно ему, лейтенанту Манечкину, о новом своем начальнике
контр-адмирале Федоре Ивановиче Чаплыгине? Командует бригадой кораблей, дело
знает, требователен справедливо и... любит чудить. Маловато, но в то же
время и достаточно для того, чтобы сделать вывод: служить с ним можно. А что
любит чудить... Во-первых, что конкретно скрывается за этой формулировкой?
Во-вторых, кто из больших начальников - и вообще людей, наделенных хотя бы
самой малой властью, - по мнению их подчиненных, не лишен каких-либо
особенностей характера или привычек, которые при желании можно посчитать
чудачеством?
Нет, чудачествами адмирала нас не запугаешь...
А вот что по-настоящему волнует и даже тревожит: сможет ли он,
лейтенант Манечкин, быстро установить душевный контакт с подчиненными? Не
будет его - много лишних и непредвиденных трудностей возникнет. А это во
много раз страшнее для общего дела, чем сказанное за глаза: "Лейтенант