"С.Н.Семанов. Тайна гибели адмирала Макарова (Новые страницы русско-японской войны 1904-1905 гг)" - читать интересную книгу автора

На всех крупных военных кораблях имеется так называемая адмиральская
каюта. Делается это, как и все в военном деле, не зря: вдруг именно данный
корабль станет флагманом эскадры и на мачту взлетит адмиральский флаг - где
прикажете тогда разместиться начальнику эскадры? Конечно, большую часть
жизни кораблей адмиральские каюты пустуют. Ну что ж, ведь и пушки стреляют
считаные часы, а то и минуты...
Адмиральское помещение броненосца "Петропавловск" было обставлено в
духе тогдашней традиции довольно прихотливо - "комфортно", как выражались
тогда: секретер с бронзовыми ручками, обитые бархатом кресла красного
дерева, иллюминаторы прикрыты шторами японского шелка, на полу - дорогой
текинский ковер, в углу - фортепьяно. На броненосцах конца прошлого столетия
еще доживали бытовые традиции романтических парусников. А парусники - даже
военные, точнее, именно военные прежде всего! - щедро покрывались резными и
лепными украшениями и на носу, и на корме, и по бортам, бронзовыми, а то и
вызолоченными аллегорическими фигурами, балюстрадами, балкончиками. И каюты
командиров и адмиралов напоминали великосветские кабинеты, а кают-компании
(места собраний и обедов офицеров) - аристократические гостиные. Все помнят:
"Янтарь на трубках Цареграда, фарфор и бронза на столе..." Даже в дальнем
плавании, даже на крошечном по сравнению с безбрежным океаном куске дерева
офицер, выросший в родовом поместье Йоркшира или Нормандии, должен был жить
в привычной для себя обстановке. И что до десятков и сотен матросов, которые
спали на рундуках в тесных, лишенных отопления кубриках и ели прямо на полу
из общего котла! Ведь и отцы их жили точно так же в лачугах, лепившихся
вокруг нормандских и йоркширских поместий...
Впрочем, в адмиральской каюте "Петропавловска" личные вещи ее обитателя
явно противоречили этой обстановке. Письменный стол на гнутых ножках (более
приспособленный для дамского рукоделия, нежели для серьезной работы) был
завален бумагами, книгами. Часть книг и журналов, не умещаясь на столе,
стопками лежали на ковре. На туалетном столике чернел огромный (в то время
других не было) корпус фотоаппарата, рядом теснились какие-то банки, склянки
и коробки - овальное зеркало на стене брезгливо отражало этот презренный
хлам.
Степан Осипович Макаров сидел за столом и писал, быстро макая ручку в
бронзовую чернильницу. Все деловые бумаги он заносил в копировальные книги,
а потом бережно хранил их: мало ли для чего понадобится... Но сейчас его
перо водило по листу, над которым не лежало копировальной бумаги. Значит,
сугубо личное. На лист быстро ложились строки:

Моя любимая всегда и везде, пишу тебе рано утром, ибо с рассветом
уйдет оказия в Мукден, оттуда переправят прямо с почтой Наместника, дойдет
гораздо скорее. Ну, а мы всей эскадрой выходим в море.
Прошу тебя не беспокоиться, японцы держатся очень осторожно,
эскадренного боя избегают. Видимо, хотят подловить нас на какой-либо
оплошности. Не получится, мы сами с усами! Чего-чего, но наши русские,
бороды и усы куда гуще их, японских. Они, как я тебе давно рассказывал после
моего лечения в Японии, у нас были бы принимаемы за скопцов: три волосины на
подбородке. Я шучу, они храбрые воины и толковые моряки.
Не беспокойся обо мне, я вполне здоров, прекрасно себя чувствую.
Мой адъютант мичман Шмитт (ты его не знаешь) и наш вечный хлопотун матрос
первой статьи Иван Хренов за мною отлично ухаживают.