"Николай Семченко. ...что движет солнце и светила " - читать интересную книгу автора

бывает; с нахлынувшим резким, почти болезненным желанием нужно было что-то
делать, и я взял ведро и сходил за водой к колонке, по пути набрал в
полиэтиленовый пакет снега - хрустящего, сухого, похожего на белую слюду -
дома растёр им лицо, руки, грудь, живот.
Эту ежедневную процедуру закаливания я проделывал в те времена с
удовольствием. После неё чувствуешь себя посвежевшим - в движениях
появляется лёгкость, и так хорошо и славно на душе, и кажется: идешь, не
касаясь ногами земли. Летишь!


***

В тот вечер всё у нас было чудесно и замечательно, и мы не могли
наговориться, и насмеяться; и слушали пластинки с записями концертов Поля
Мориа. Пластинки были виниловые - такие теперь в продаже не увидишь, разве
что в антикварных салонах. Они мне достались от прежнего владельца комнаты
вместе с той самой люстрой, которую иногда я использовал как сушилку для
своих рубашек. Уезжая на материк, он почему-то оставил тут проигрыватель
"Аккорд" и стопку пластинок в ярких конвертах: "Абба", "Спейс", "Битлз",
"Тич ин", "Роллинг Стоунз", оркестр Поля Мориа, Джо Дассен...
И под "Воздушную кукурузу" как-то само собой случалось то, что и
должно было случиться.
Любовь, ты ли это была? И если ты, то почему, скажи, мне нужно было
только это гибкое, ласковое тело, и эти волосы, в которые так приятно
зарываться лицом, и разнообразие ласк, выдуманных ни ходу, а, может,
воскрешённых памятью из каких-то неведомых глубин веков - потом, уже позже,
через много-много лет, увижу фрески лупанариев и знаменитого индийского
Храма Любви и, пораженный, вспомню всё то, что мифический Приап, лукаво
улыбаясь, нашептывал сердцу и заставлял тело двигаться странно, радостно и
раскованно. И если это ты была, Любовь, то почему в душе не пели птицы, и в
груди не было волнения - как в книгах пишут о тебе, Любовь, и удары сердца
не отдавались гулко в голове, почему? И если это ты была, Любовь, то как же
так случилось, что я вдруг будто воспарил и над самим собой, и над Зоей - и
смотрел на нас и сверху, и сбоку, анфас и профиль - два тела в хрустальном
кубе! - и увиденное почему-то смущало, и возбуждалось тело, а сердце
замирало в необъяснимой печали.
Так что же это было, и почему утром так болела голова, и никуда идти
не хотелось, и видеть никого не мог, и хорошо, что была суббота - нерабочий
день, и, валяясь на простынях, пахнувших горьким миндалем - любимые духи
Ольги, я лениво листал роман "Немного солнца в холодной воде" Франсуазы
Саган, и пил потом чай, и всё было как-то обычно, будто ничего и не
произошло, и ворс розового пледа уже не колол спину, и нашлась та маленькая
золотая сережка с аквамарином - ах, как мы её искали, как искали, Боже мой,
а она, негодная, скользнула в карман пиджака, который висел на стуле рядом.
Но вечером мы встретились вновь, и постепенно наша тайна стала
привычкой, и было нам хорошо и славно, и оттого ещё, быть может, что ничего
друг другу не обещали, ни-че-го, и были в поступках свободны, и
бескорыстны, и беспечны, и щедры...
- На ордалиях меня помилуют, - смеялась Зоя. - Бог на стороне
любовников.