"С.А.Семенов. Голод (Роман-дневник)" - читать интересную книгу автора Подскочила к нему с безумным, пронзительным криком:
- Ты что здесь делаешь? Что, что, что? И он смутился. Господи, значит правда, правда!.. Но что, что он мог взять у нас? Что же такое он отнимает у нас? И вдруг вспомнила, что под столом было два фунта картошки, приготов- ленной на завтра. Бросилась к столу - картошки нет. - Украл он... Звериным прыжком кинулась к нему. - Отдай, отдай нашу картошку, отдай, несчастный!.. А он как будто окостенел бледным, без кровинки лицом. Страшное напря- жение все больше сдвигает брови. Смутно бросилось в глаза, что мизинец на левой руке у него дрожит мелкой дрожью. Губы шевелятся от усилия что-то сказать. Наконец, бормочет: - Я... я не брал вашу картошку. Но у меня же страшная, жестокая, огромная уверенность, что он взял. Вою бессмысленно, как зверь: - Отдай, отдай, отдай, отдай же... Его лицо искажается все страшнее. Конвульсивное напряжение борется с упорством. Вот упорство установилось. Сердце у меня оборвалось. Вою все бессмысленнее: - Отдай, отдай, отдай, отдай же... И вдруг новый прилив бешенства. А! Он украл от голодных! Он, он... Как раз'яренная кошка, бросилась к нему и вцепилась до боли в пальцах в его костлявые, твердые плечи. - Папа, папа, идите же сюда! Александр украл нашу картошку... Скорей, Папа прибежал в одном белье, - тощий, худой, страшный, с перекосив- шимся лицом. Держу Александра за плечи и кричу папе: - Папа, папа, он украл нашу картошку! Отнимите! Не отдает он! Белая фигура папы искривилась. Он трясет оголенными, круглыми, тонки- ми руками, с огромными кулаками на концах. Даже грязные пальцы на босых ногах искривились и будто впились в пол: - Мерзавец, отдай сейчас же нашу картошку! А я кричу еще его громче: - Папа, папа, я держу его! Обыщите скорее! Скорей, скорей! Александр озирается, как затравленный зверь, и встречает звериную не- нависть. Напряженное упорство в лице ломается. Оно делается жалким. Вдруг медленно вынимает одну за другой картошины из карманов и шепчет еле слышно дрожащими губами: - Нате, нате, нате... Повернулся и, с'ежившись, медленно ушел. Папа даже не проводил его взглядом. Жадно согнувшись, тощий, длинный, весь в белом, он пересчитывает картошины. Потом заботливо прячет их и, уходя, бросает мне: - Эх, ты, розиня! Так все перетаскает! А я осталась окаменевшая посередине кухни. Что же я наделала? Ведь он голодный. Голоднее, чем мы. Надо бы отдать... Отдать? А завтра что будем есть? А Борис? Стою точно в столбняке, и мысли, обжигающие до глубины, проносятся в |
|
|