"Геннадий Александрович Семенихин. Дорогами Победы (рассказ, про войну)" - читать интересную книгу автора

капитан Волгин, а я включен в боевой расчет в экипаж старшего лейтенанта
Балацко. И вдруг минут за тридцать до нашего взлета из разведки
возвратилась пара "Ильюшиных". На одном из них в задней кабине висел на
привязных ремнях убитый воздушный стрелок. Наконечников сурово посмотрел
на меня и сухо сказал:
- Ты вот что, капитан. Ты в строевых списках моего полка пе состоишь.
Нечего тебе летать. Видишь, вся кабина в крови. Плохое предзнаменэвалие.
К нашему разговору прислушивались стоявшие рядом летчики. Кивнув на
них, я тихо сказал:
- Товарищ подполковник, подумайте, какими глазами будут глядеть на меня
летчики вашего полка, еели я откажусь от вылета?! Что они скажут?
Наконечников сердито засопел и смягчился:
- А знаешь, ты, пожалуй, прав. Я бы тоже на твоем месте так поступил.
Лети.
Александр Наконечников был человеком сложной и очень интересной судьбы.
Еще юношей, в двадцать один год от роду, принимал он участие в боевых
действиях республиканцев во время гражданской войны в Испании, летал на
самолете СБ бомбить фашистов. А потом - Сталинград, Орловско-Курская
битва, Речица, Бобруйск, Минск, Брест, Польша... Мы крепко-накрепко с ним
подружились. Александр Георгиевич оказался не только великолепным мастером
штурмовых ударов по врагу, человеком большого мужества и летного
мастерства, уважаемым всем личным составом полка, а затем и дивизии, но и
духовно богатым человеком, тонким ценителем литературы, прекрасным
собеседником и отзывчивым другом.
Несколько лет спустя в романе "Летчики", работая пад образом доброго,
покладистого, отважного в воздухе капитана Кузьмы Ефимкова, я постарался
воплотить в нем многие черты характера, присущие Александру Георгиевичу.
Да и только ли? Дружба с ним и с летчиками его дивизии была тем
материалом, на основе которого создавались многие главы в книгах
"Космонавты живут на Земле", "Жили два друга", "Взлет против ветра".
А недавно законченную повесть о последних месяцах р.ойны я посвятил
памяти своего фронтового друга Героя Советского Союза Александра
Георгиевича Наконечпикова.
Никогда не забуду, как после капитуляции гитлеровской Германии на
запыленном "виллисе" въехали мы и запруженный ликующими советскими
войсками Берлин и остановились у главного входа в рейхстаг. Вокруг
высокого широкоплечего подполковника с золотой пятиконечной звездочкой на
кителе вдруг образовалась целая толпа. Капитан-артиллерист протянул
Наконечникову заппчшую книжку.
- Товарищ подполковник, надоело царапать на этом паскудном доме, -
указал он рукой на обожженный рейхстаг. - Черкните лучше вы что-нибудь на
память. Ведь вы уже отработались. Вам можно и автографы раздавать.
- Да, мы уже отработались, - медленно, кашш-то дрогнувшим голосом
ответил Наконечников п, человек далеко не сентиментальный, смахнул
неожиданно навернувшуюся слезу.
И я его понял. Очевидно, вспомнил в эту минуту Александр Георгиевич и
грязное от зенитных разрывов небо над волжской твердыней - Сталинградом,
небо, в котором так нелегко было маневрировать на "Ильюшине", атакуя цель,
вспомнил десятки пилотских могил на всем протяжении своего боевого пути от
Сталинграда до Берлина, и то, как бросал он комки сухой жесткой земли на