"Геннадий Семенихин. Шире шаг ("Нравоучительные сюжеты" #9)" - читать интересную книгу автора

старшине, а тот, это прекрасно понимая, тотчас же выигрывал завязавшуюся
дуэль.
- Плохо поете! - выкрикивал он. - Аттстаить! Шире шаг! Не слышу ноги! -
и подавал ту самую команду, которая мгновенно повергала всех нас в тихую
злость и уныние. - Бе-гом!
А что такое бежать, когда, как тебе представляется, весь земной шар
покрыт гололедом. Солдатские подковы скользят по ледяной поверхности шоссе,
и тебе кажется, что вот еще секунда, другая и ты растянешься по всем
правилам. А старшина знай себе улыбается да подстегивает:
- Шире шаг... живей... Востриков, почему и зачем в строю качаешься. Ты
разве вчера был у тещи на блинах? Она тебе их с самогоном подавала, что ли?
И каким же облегчением было услышать голос наконец-то смилостившегося
старшины:
- Шагом... раз, два, три!
Рота замирала у краснокирпичного здания столовой, отстучав положенное
количество "шагов на месте", А потом мы врывались в просторный зал, и он
наполнялся веселыми голосами, звоном ложек и вилок. Запах вкусного борща
заставлял нас немедленно прощать немилосердного старшину. А Волков сидел
среди нас и с завидным аппетитом опустошал свою миску и, не гася улыбки,
повторял свой, очевидно, ему очень нравившийся афоризм:
- Шире шаг, ребята. Только тогда ты добьешься удачи!
22 июня 1941 года над всей нашей страной взорвалась мирная тишина. Мы
стояли на территории Западного Белорусского Военного округа. Уже на третий
день войны девятка СБ вылетела бомбить танковые колонны, рвавшиеся в
направлении Минска. Ее повел командир нашей эскадрильи капитан Безродный,
добрый, не очень речистый человек, с несколько суровым обветренным лицом.
При этом он был таким же спокойным, каким бывал всегда, когда летал на
полигон бомбить учебные цели. В задней кабине за пулеметной турелью сидел
старшина Егор Волков. Это был жестокий кровавый вылет. При отходе от цели
девятку атаковали восемнадцать "мессершмиттов" и сожгли три наших
бомбардировщика. Волков непрерывно отстреливался от целой четверки и сумел
сбить один вражеский истребитель.
- Шире шаг, командир! - весело закричал он по внутреннему переговорному
устройству. - Проклятый фашист горит и кувырком летит на землю.
А из пилотской кабины в ответ донесся короткий стон.
- Я ранен, Волков. Теряю сознание. Выпрыгивай!
- Никак нельзя, командир! - громко закричал старшина. - Нам нельзя
погибать. Война только начинается. Мы должны дотянуть.
- Знаю, - донеслось из пилотской кабины слабо, - ты сейчас скажешь...
- Шире шаг, товарищ командир!
- Только тогда добьешься удачи, - закончил за него капитан Безродный. -
Буду стараться, как ты-то сам?
Но задняя кабина не ответила. Безродный не знал, что в эту самую минуту
осколок близко разорвавшегося снаряда пробил плексиглас и смертельно ранил
старшину. И через минуту примерно, прежде чем навеки закрыть глаза, напрягая
последние силы, успел произнести Волков:
- Ничего, командир, шире шаг!
Мы похоронили Егора на самом краю аэродрома, потому что в воздухе
непрерывно висели фашистские "юнкерсы" и не было возможности сделать это на
далеком от гарнизона городском кладбище. Комья сухой, потрескавшейся от зноя