"Геннадий Семенихин. Тарантул Борька ("Нравоучительные сюжеты" #35)" - читать интересную книгу автора

- Иди, иди, - улыбнулась старая паучиха, - только будь осторожен и
никогда не пускай в действие своего яда.
- Что ты, мама! - рассмеялся тарантул Борька. - Да разве против таких
людей можно!
На другой день в тот же самый час он снова очутился в прохладной
комнате критика. На столе стояла прежняя ваза с фруктами, боржом и рюмки с
коньяком, только на том стуле, на котором сидел накануне прозаик Сюжетов,
возвышалась огромная фигура другого прозаика - Семена Проломова. Бритый
могучий затылок, торс борца и жилистые руки просто очаровали Борьку,
притаившегося за той же самой раковиной. Сквозь лениво опущенные веки,
Проломов рассеянно взирал на хозяина, а тот, заглядывая ему в глаза, частил:
- Какая радость, Семен Петрович, что вы нанесли мне визит. Я обожаю
вас, как мастера нашей современной прозы. И ваш роман "Канитель" - это
памятник нашей литературной эпохе. Какая глубина мысли, какая сила образов.
К сожалению, подобные удачи у нашего брата весьма редки. Вот много,
например, пишет Сюжетов. Но его последняя книга "Одержимость" - это такая
убогость, такая примитивность и серость...
"Постой, постой, - зашевелился под раковиной от удивления тарантул
Борька, - ведь он только вчера хвалил Сюжетова. Как же так?"
А критик тем временем продолжал:
- Я человек прямой и честно вам говорю, что такой бездарности еще не
встречал, Сюжетов - подлинный графоман.
"Да как он смеет! - возмутился Борька. - Вчера хвалить, а сегодня
уничтожать. Где же правда!"
- Правда - это великая вещь, - продолжал тем временем Переметов. -
Горько, но я должен сказать вам, уважаемый Семен Петрович, что мой сосед
Сюжетов бездарен, как пробка, а книги его зеленая тоска.
На нижней губе критика вскипела злая слюна, словно девятый вал на
бессмертном полотне Айвазовского.
"Ну, нет, больше не могу!" - пискнул разгневанный тарантул Борька в это
мгновение.
Он выбежал из своего укрытия, прыгнул Переметову на рукав, стремительно
промчался по плечу, шее и гладко выбритому подбородку, а потом изо всей силы
укусил критика за язык.