"Геннадий Семенихин. Пани Ирена" - читать интересную книгу автора

до окончания войны.
В майский полдень над кладбищем царит безмолвие. Легкие струйки пара
поднимаются от влажной земли. Между могилами не колыхнется от ветерка
пестрое поле цветов. В будние дни редко кто заходит сюда в полдень. И от
этого безмолвия особенно величественной кажется каменная фигура солдата,
высящаяся над кладбищем. Может быть, не все совершенно в этом памятнике, не
все подчинено строгим закопам искусства. Есть и излишняя грубоватость в
очертаниях лица, и сразу бросающаяся в глаза громоздкость в позе солдата, но
разве обращает на это внимание тот, кто приходит на кладбище, кого уже и так
щемящей болью взяла за сердце тоскливая тишина могил, затененных
подстриженными кустами? Этот молчаливый, высеченный из камня воин, одиноко
возвышающийся над ними, лишь усиливает впечатление. И нет ничего
удивительного в том, что советский полковник, появившийся в будничный
полдень на этом кладбище, начал его осматривать именно с этой фигуры.
Полковник подъехал к кладбищенским воротам на запыленном вездеходе ГАЗ-69,
на котором долго носился по окраинам города, прежде чем нашел нужную
развилку дорог. Его водитель, совсем молоденький курносый солдат-первогодок,
несколько раз останавливал машину и, коверкая польскую речь, спрашивал
прохожих, как проехать к кладбищу. Он и полковник, прислушивавшийся к
ответам, понимали далеко не все, но переспрашивать считали неловким и
поэтому, выслушав ответ и поблагодарив прохожего коротким польским
"дзенькую", поворачивали совсем не па тех городских перекрестках, где им
советовали. Наконец рабочий, ковырявшийся с киркой па обочине шоссе, более
седой от пыли, нежели от прожитых лет, указал рукой вперед:
- Теперь просто, пане пулковнику, совсем просто.
И они вскоре увидели кладбищенские ворота. ГАЗ-69 остановился, не
доехав до них. Полковник грузно вылез из неудобной машины, водитель следом
за ним соскочил на мягкую травку.
- Куда, Сидоров? - окликнул офицер.
- С вами, товарищ полковник.
- Не надо.
Солдат-первогодок обидчиво поджал пухлые губы и сердито поправил
непокорную прядку. Сквозь мелкие веснушки на щеках пробился румянец
смущения. И полковник, заметивший, что подчиненный обижен невольной
резкостью его слов, сказал мягче, пряча в зеленоватых глазах усмешку:
- Не сердись, Олег. Так надо. Я один здесь побуду. А ты погуляй или
почитай, что еще лучше...
И пошел к арке. Когда она осталась за его спиной, он остановился и
огляделся. Каменный солдат смотрел на него из-под каски строго бесстрастным
взглядом, словно говорил: "Иди дальше, иди".
И полковник пошел. Ровные ряды надгробий были перед его глазами.
Полковник обходил их медленно, внимательно вглядываясь в надписи. Сойдя с
центральной, разогретой солнцем асфальтовой дорожки, шел он замысловатыми
петлями меж каменных плит так, чтобы не миновать ни одну из могил. Один раз
он наклонился, чтобы получше рассмотреть какую-то стертую надпись. Светлые,
уже порядком поредевшие волосы небрежными прядями упали на прорезанный
морщинами лоб. Это несколько оживило лицо полковника, на котором своей
обособленной жизнью жили зеленоватые глаза. Что-то переменчивое светилось в
этих глазах: то притаенная усмешка, то твердость и сухость, когда зрачки
замирали, устремившись в одну точку, то удивленность, почти детская, когда