"Геннадий Семенихин. Пани Ирена" - читать интересную книгу автора

засмеялся полковник.
- Да, да, - глухо проговорила она. - Но как же это? - Женщина
посмотрела растерянно на серое надгробие, у которого они стояли. Полковник
тоже посмотрел на обелиск, еще раз прочитал все, что значилось на могильной
плите:
"Гвардии капитан Виктор Федорович Большаков. Июль 1920 - май 1945
год"...

* * *

Среди военных летчиков много зеленоглазых. Кто знает, почему. Может
быть, оттого, что зеленый цвет глаз часто присущ людям порывистым и смелым,
закалившим в себе волю. Или оттого, что глаза у летчиков, как ничьи другие,
преломляют в себе самые различные небесные оттенки. Словом, среди тех, кто
сделал своей профессией полеты в небо, много людей с зелеными глазами.
В человеческом обиходе употребляется выражение: прочитать в глазах. Им
довольно часто пользуются и в устной и в письменной речи. И действительно,
во многих случаях по глазам сравнительно точно угадывается состояние людей:
в горести они или в радости, в тоске или в тревоге. Но у летчиков,
обладающих зелеными глазами, сделать это значительно труднее. При всей
несовместимой разнообразности оттенков такие глаза часто имеют одну
особенность. В нужную минуту они становятся непроницаемыми, словно
покрываются заледенелой пленкой, и тогда невозможно узнать, что у человека
на душе. Он может бороться с растерянностью, или же тосковать, или
раздумывать над принятием важного решения, или быть совершенно спокойным,
прогнав от себя робость и неуверенность, - об этом нельзя догадаться по
глазам. Чуть насмешливый холодный зеленый блеск их ничего не выдаст тому,
кто в эти глаза заглянул.
Попробуйте подойти к срубу и посмотреться в глубокий колодец. За
темно-зеленоватой поверхностью вы никогда не увидите дна.
Именно такие глаза были у двадцатичетырехлетнего Виктора Большакова,
гвардии капитана, командира корабля из полка тяжелых бомбардировщиков. Любые
раздумья и переживания умел он прятать за внешней бесшабашностью и холодной
насмешливостью зеленых глаз. Совершив сто тринадцать полетов на бомбометание
по дальним объектам, попадал он в самые различные переделки. Не однажды
отбивался со своим экипажем от истребителей противника и приводил на
аэродром тяжело поврежденную машину. С большим трудом, вопреки всем правилам
техники пилотирования, приземлив эту машину, он с удовольствием, прибегая,
как и все летчики, к жестикуляции, рассказывал об этик переделках, но
никогда его глаза при этом не изменяли спокойно-насмешливого выражения. А
если ему было трудно или попросту не хотелось о чем-нибудь распространяться,
он, как древний рыцарь за щит, прятался за одну и ту же фразу, которую
повторял до надоедливости часто с нарочито дурашливой ухмылкой:
- Да что я, рыжий, что ли? - И умолкал.
Однажды беседовавший с ним по какому-то важному вопросу замполит полка,
пожилой и всегда степенный подполковник Латышев, не выдержал и вспылил:
- Послушайте, капитан, мы разговариваем с вами какие-нибудь десять
минут, а вы этого рыжего уже пять раз произнести удосужились. - Замполит
снял очки в роговой оправе и рассерженно положил их на стол. - Просто не
понимаю. Смотрел на днях ваше личное дело, там черным по белому написано,