"Юлиан Семенов. Грегорио, друг Эрнесто (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

Канарских островов, и поэтому у меня всегда сохранялись добрые отношения с
моряками полуострова. Вообще-то я начал плавать на <испанце> еще в
девятьсот пятом году, с отцом, когда он служил на паруснике; там он и
умер. Я, кстати, был с ним в Ленинграде, в девятьсот пятом.
- Тогда еще этот город был Петербургом...
- Для меня Ленинград всегда был Ленинградом, - со спокойным
достоинством ответил Грегорио и закурил тобако. Он несколько раз глубоко
затянулся, потом пыхнул бело-голубым дымом в сине-багровое вечернее небо и
вздохнул. - Когда я впервые познакомился с молодым Папой, начинался такой
же циклон, как сейчас, а <испанец>, шхуна, где я капитанствовал, хоть и
называлась <Хоакин Сито>, на самом деле была маленьким парусником, чуть
больше нашей барки, и я убежал в порт острова Тортуга, к янки, чтобы
переждать шторм, а там уж собралось видимо-невидимо их военных кораблей. Я
стал на якорь и только тогда заметил маленькую лодочку, оборудованную под
яхту - с парусом и махонькой двухместной каюткой. Лодчонка эта стояла
рядом со мной, и ее здорово трепало даже в бухте. Парень, который стоял на
палубе, помахал рукой и попросил разрешения подняться ко мне на борт. Мы
бросили ему конец, и он хорошо подтянулся, легко и сноровисто, хотя был
очень большим и весил фунтов сто пятьдесят, не меньше, и сказал: <Кэп,
отведите меня в Ки Вест, я не знаю, как идти туда в такой ветер и в такую
беззвездную ночь>. А я ответил: <Не затем я учил наизусть кодекс моря,
чтобы нарушать его: вашу лодчонку разобьет, как только мы выйдем из
бухты>. - <Это не ваша забота, - сказал молодой янки. - Я предупрежу наших
военных, что вышел в море на свой страх и риск>. - <Нет, - ответил я. -
Все равно я не поведу вас. У меня нет дел в Ки Весте, я хожу под кубинским
флагом, и мне очень не хочется сообщать вашим родным о времени вашей
гибели>. - <Я хорошо уплачу вам, а что касается моей гибели, то это моя
забота, а не ваша; смерть как любовь - здесь нельзя советовать. А уплачу я
вам достаточно>. Тот молодой янки говорил на кастильяно очень плохо, с
акцентом, у них ужасный акцент, у всех северян, и я не очень понял его
слова о смерти и любви, я понял только, что он сулит мне деньги, и этого
было достаточно. <Иди, - сказал я ему, - иди отсюда, янки. Я не бич,
который продается за зелененькую, я кубинский капитан Грегорио Фуэнтес
Бетанкур, запомни это>. Янки, впрочем, не обиделся. <Напиши мне твою
фамилию>, - попросил он. <Это очень просто запомнить, - ответил я, -
Грегорио Фуэнтес Бетанкур, у меня простое имя, даже ребенок запомнит>. -
<Ты живешь в Гаване?> - <Нет, в Кохимаре, в десяти милях от нашей столицы.
А что?> - <Ничего, - ответил янки, - просто мне очень интересно знать, где
живет такой строгий, но справедливый капитан, который выучил наизусть весь
морской кодекс>. Я назвал ему номер той халупы, где я жил тогда, и он
записал в свою книжечку мое имя и адрес, а потом сказал: <Может, ты, не
нарушая морского кодекса, объяснишь мне, как следует идти в Ки Вест при
такой погоде?> - <При такой погоде не следует идти в Ки Вест>. - <Это я
уже слышал. Но если представить себе идиота, который решил идти в Ки Вест,
как он должен прокладывать маршрут?> Я его спросил: <Ты хоть карту умеешь
читать?> Он ответил, что немножко читает карту, но когда я начал объяснять
ему, какие банки стоит обойти во время норд-веста, чтобы не сесть на мель,
и где - возле островов в океане - есть рифы, особенно опасные во время
отливов, и он отмечал все это на своей карте, я понял, что молодой янки
знает толк в море.