"Юлиан Семенов. Грегорио, друг Эрнесто (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

хвост от барракуды.
- На сорок третьем скорее всего будет агуха, а на первом ничего не
будет, оттого что ты проскочил мое место метров на пятьдесят, маленький
дружочек, а на двадцать четвертом будет тибурон, - повторил Грегорио и
обернулся ко мне: - Папа тоже всегда шутил, вроде маленького Луиса. Папа
часто подтрунивал, вроде бы даже грубовато, но только дураки считали его
грубым; на самом-то деле он скрывал этой грубостью свою доброту. Он,
помню, сказал мне: <Вьехо, люди говорят, что я шибко ученый, а я даже
колледж не кончил, у меня нет той поганой бумажки, которая дает людям
кусок хлеба - диплома. Колледж я не кончил, зато прошел университет,
который называется ж и з н ь. Вот спроси меня, спроси о чем хочешь, и я
тебе на все отвечу>. А я и спросил - чего ж не спросить, раз Папа сам
предлагает. Я спросил его, отчего столько крови льет Батиста, почему такая
нищета у меня на Кубе, кто виноват в том, что дети растут больными, лишены
школы и больницы? Папа глянул на меня, но ничего не ответил, только что-то
записал в своей тетрадочке, он почти всегда записывал в свою тетрадочку
мои истории про плавания, про африканские путешествия, когда я бродил по
Сахаре, про революцию Панчо Вилья, про лов особенно больших эмперадоров и
агух, про то, как задувает северный ветер, про то, что надо делать, когда
упал штиль и нельзя идти под парусом по тихим протокам через островки,
затерянные в Карибах, - в таких-то островках мы и шастали с ним, когда
искали фашистские подводные лодки. Говорят, он книгу об этом написал и
получил за нее шесть миллионов, и там даже обо мне написано - не знаю, я
ведь читать не умею, но если он действительно написал об этом, то, значит,
он написал все как было, потому что он дотошливый и все по десять раз
перепроверял. Так вот, он тогда мне ничего не ответил, только попросил
сделать ему стакан мохито, и мы с ним выпили, а утром стали ловить рыбу.
Папа сидел обычно на стульчике, который был укреплен на корме, и читал.
Когда я замечал рыбу, я кричал ему из рубки, он бросал книгу и брал свой
спиннинг. Я так и помню его: или читает, или пишет в тетрадочку, или у
себя на финке печатает возле окна, или ловит рыбу: это были его самые
любимые занятия. В тот день Папа поймал хорошую рыбу и был очень рад этому
- а он радовался словно ребенок, так же открыто доверяя свою радость
окружающим, ничуть не думая, что его радость может родить их злобу, он
только в последние годы научился закрываться, раньше-то подставлялся под
удар, сколько же раз он подставлялся в своей жизни! Он, поймав хорошую
агуху, становился хвастливым, как мальчишка, и забывал о своих ошибках во
время сражения с рыбой, хотя он был замечательным рыбаком, но все равно,
как любой земной человек, допускал ошибки, но он молчал о них, или, может,
не хотел их вспоминать, и обязательно выставлял себя в самом лучшем свете,
рассказывал мне наново про этот лов, и мне казалось, что он рассказывает
совсем о другом дне и о другой рыбе, но он так интересно рассказывал, что
я слушал его раскрыв рот и начинал ему верить - так он умел все
представить, Папа. А еще он любил говорить о своих мальчиках, когда они
были маленькими, и как они смело уплывали от тибуронов, которые гнались за
ними в бухте во время подводной охоты, а я очень хорошо помню, как акула
гналась за мальчиками, но он все так умел рассказать, что выходило еще
интереснее и длиннее, а это очень важно, чтобы интересное, которое всегда
коротко, становилось длинным, как хороший фильм... Так вот, в тот день,
когда Папа поймал рыбу, он, выпив мохито, сказал мне: <То, что ты меня