"Юлиан Семенов. 37 - 56" - читать интересную книгу автора

Над полями гудели пчелы. В маленьких речушках, - прозрачных и медленных, -
опрокинувшееся небо казалось неподвижным и торжественным, словно заутреня.
Кончался сентябрь, но было словно в июне: травы - зеленые, вода -
теплая, ночи - светлые.
- Господи, - сказала старуха в белом платке, стоявшая рядом со мной, -
благость-то вокруг какая, а?! Будто и греха нет.
Она оглянулась: очередь на передачу в Ярославскую пересыльную тюрьму
тянулась с Волги вверх, прерывалась булыжной дорогой, где стоять не
разрешалось, чтобы не было излишнего скопления возле тюрьмы, и плотно
жалась на деревянном тротуаре, который вел к маленьким зеленым воротам под
сторожевой вышкой.
В очереди стояли старухи с серыми от загара лицами; руки их были
коричневы, синие вены казались черными, а ногти были бугорчатые от копанья
в земле; стояли здесь молодые бабы с детишками, чаще всего грудными; на
солнце детишки плакали, а в тень отойти нельзя, потому что очередь и есть
очередь, - к тюремным ли воротам, за сахаром ли: пропустил свое, на себя и
пеняй.
И среди сотен женщин стояли в очереди двое мужчин: безногий полковник
запаса Швец и я. Швец передвигался на тележке, к которой были приделаны
шарикоподшипниковые колесики. Раньше он ходил на двух протезах, - с
громадным трудом, но все-таки ходил. Однако с тех пор, как арестовали его
сына, аспиранта филфака, и по решению ОСО осудили на десять лет по
пятьдесят восьмой статье за участие в антисоветской организации,
преследовавшей "ослабление и подрыв существующего строя", безногий
полковник запил, бросил свои хитрые протезы и стал передвигаться, как
рядовые инвалиды, - на тележке.
Швец стоял под березой, в единственном месте, где была тень; он был как
командир на параде, - с орденами и медалями на белом чесучовом кителе, а
мимо него, к тюремным воротам, тянулась бесконечная тихая очередь.
...Приехав в Ярославль, я долго искал тюрьму и нашел ее только наутро,
потому что сначала, когда еще ходили автобусы, было как-то стыдно
спрашивать кондукторов, где пересылка: был субботний день, в автобусах
ехали веселые молодые люди в белых рубашках и красивые девушки; они
говорили тихо, нежно, о чем-то заветном. Словом, к тюрьме я добрался
только ранним утром. От Волги тянуло великолепным запахом свежей рыбы,
дегтя и дымка. Из открытых тюремных ворот попарно шли зэки с чемоданчиками
и вещмешками. Они спускались к баржам, а по обе стороны тюрьмы,
оттесненные конвоем, стояли женщины: все в белых платочках, похожие на
птиц, с коричневыми лицами и громадными, натруженными руками. Заключенные
шли быстро, стараясь не смотреть на своих баб, а те кричали, и невозможно
было разобрать, что они кричали, потому что голоса их слились в один. Там
были имена, - в их вопле слились воедино десятки Николаев, Иванов, Петров.
Шла волна, когда забирали колхозников, и поэтому имена были земные,
прекрасные и многострадальные.
Когда наша очередь подошла вплотную к воротам, поджужжал на своей
каталке Швец и, подтянувшись на руках, забрался на деревянный тротуар.
Старуха, что стояла перед нами, спросила:
- А ты по ком страдаешь, убогонький?
- По России, - ответил полковник запаса. - По России, бабка, ети ее
мать...