"Ю.Семенов. Эта прекрасная Арктика (Очерк)" - читать интересную книгу автора

"вирус"
Высокой Болезни...
О Михаленко хочется рассказать побольше. Круг его интересов радует
завидным многообразием. Он пишет сценарии, снимает и монтирует фильмы о
ледовой разведке для Центрального телевидения. Свои рассказы о фронте,
любви, зимовке в Антарктиде сам иллюстрирует. В полет на Северный полюс он
отправляется с авоськой, в которой лежат альбом, краски, растворимый кофе
и книги - путь над океаном долгий, можно успеть прочитать новинки.
Во время отдыха между полетами Михаленко расхаживает в своем синем
спортивном костюме по гостинице, приглядываясь к "типажам", и ласково
упрашивает товарищей попозировать. А после он уходит с мольбертом на лед.
Арктика есть Арктика: она прекрасна и весной, когда лед светится изнутри
сине-голубым, яростно и холодно, а желто-красный диск махонького солнца
упирается оранжевым столбом в черные разводья дымной воды; и зимой, когда
в синем небе развешаны красно-фиолетовые сполохи северного сияния...
На Диксоне я сразу же попал в атмосферу внешне ничем не проявлявшейся,
но тем не менее явственно ощутимой тревоги: положение СП-13 ухудшилось,
льдину зимовщиков оторвало от взлетно-посадочной полосы, жизнь людей в
опасности. А погоды нет ни на полюсе, ни на Большой земле - всюду пурга,
пришедшая с циклоном из Гренландии. С пургой может прийти и торошение. Что
такое торошение? Представьте себе канонаду из сотни артстволов, помножьте
это на льдины, которые, наползая друг на друга, вырастают до
десяти-двенадцати метров и сносят все на своем пути, образуя стометровые
реки,- вот это и есть торошение. Льдины ломают аэродром, самолету некуда
сесть, и люди остаются отрезанными от земли, недоступные в это время ни
ледоколу, ни вертолету.
И сейчас в летной гостинице все волнуются, тревожатся за товарищей.
Правда, эта тревога носит абсолютно непоказной характер. Так же
сосредоточенно сражаются в шахматы пилоты и "наука", так же сидит за
мольбертом Михаленко, но бортмеханик Борис Ефимов и пилот Ментор Агабеков
большую часть свободного времени проводят в порту, ожидая новостей и
погоды. Они понимают, что, находясь здесь, можно выгадать лишние полчаса,
а это так много - полчаса, особенно весной, во время торошения, тут вопрос
могут решить минуты, не то что часы. Михаленко, изредка отрываясь от
мольберта, даже пробует шутить.
Но стоило только позвонить штурману Алексею Сорокину: "Есть погода",
как обычно неторопливый Михаленко в мгновение ока собрался и, подхватив
свою авоську с альбомом и красками, не дожидаясь автобуса, быстро пошел,
чуть не побежал, к аэродрому.
На подходе к искореженной СП-13 Михаленко сделал лишний круг и передал
по радио ледовую обстановку, а она была неважной: разводья величиной с
километр, прямо-таки черные озера среди глыбин голубого льда, трещины,
торосы высотой в семь-восемь метров... Все это он успел передать по радио
перед посадкой - какая-никакая, а все помощь товарищам.
Машину посадили артистически. Забрали вторую партию зимовщиков, которых
не успел взять улетевший часом раньше летчик Васильев. Оставшиеся до
самого последнего рейса прощались с улетающими, с поваром (вес 120
килограммов, штангист, отличный товарищ, шутливое прозвище Заморыш) и
давали веселые поручения уже снятому со льда приятелю (по прозвищу Глыба -
вес 40 килограммов). И было в этом прощании возле расколотой льдины