"Монтегю Саммерс. История вампиров" - читать интересную книгу автора

Было бы интересным и, несомненно, весьма достойным занятием обсуждать
происхождение этих укусов, однако подобное исследование здесь неуместно,
потому что мы имеем дело не со случаем вампиризма или какого-либо
родственного явления. Цель вампира - высосать кровь, а во всех приведенных
выше случаях кровь если и выступала, то это было связано с характером
царапин или вмятин от зубов; кровотечения практически не наблюдалось. К тому
же источник этих укусов был недостаточно материален, чтобы его увидеть. А
настоящий вампир вполне зрим и осязаем.
У вампира есть тело, причем свое собственное. Он не жив и не мертв; его
скорее можно назвать живущим в смерти. Он - некая аномалия, своеобразный
гермафродит, гибрид в мире призраков, изгой среди порождений ада.
Еще языческий поэт поучал своих слушателей и читателей, что смерть -
это сладостная награда в виде вечного покоя, благословенное забытье после
тяжких трудов и борьбы, которыми сопровождается жизнь. Немного найдется на
свете того, что прекраснее" и того, что печальнее песен наших современных
язычников, утешающих скорбь своих сердец задумчивыми грезами о вечном сне.
Сами наши язычники, вероятно, этого не знают, но свою безысходную, хотя и
изысканную, тоску они унаследовали от певцов последних дней Эллады -
создателей насквозь пронизанных усталостью, и все же гармоничных
песнопений - тех людей, для которых в небе уже не загоралась заря надежды.
Но мы-то определенно знаем и твердо уверены в том, что "созрели первые плоды
для спящих: Христос воскрес". И тем не менее Грэй, сам наполовину грек,
тоже, видимо, обещает своим крестьянам и батракам в качестве награды после
жизни, исполненной неурядиц и тяжких трудов, милое сердцу забытье и вечный
сон. Суинберн радостно благословляет богов.
За то, что сердце в человеке
Не вечно будет трепетать,
За то, что все вольются реки
Когда-нибудь в морскую гладь.
Эмилия Бронте страстно желает одного лишь забытья:
О, я смогу забыться, спать,
Не думая о том,
Как будет снегом меня засыпать,
Как будет хлестать дождем!
Флеккер в абсолютном отчаянии причитает:
Я знаю: глухи мертвые - и не услышат,
Хоть сразу сотни соловьев рассыплют трели...
Я знаю: слепы мертвые - и не увидят,
Как в страхе друг большие их глаза закроет,
И нет у них сознанья...
Еще прекраснее, чем воспевали ее поэты, описана смерть у прозаика,
соткавшего утонченные образы: "Смерть, должно быть, так прекрасна. Лежать в
мягкой бурой земле, когда у тебя над головой колышутся травы - и слушать
безмолвие. Не знать, что такое вчера и что такое завтра. Позабыть о времени.
Бедные, жалкие души! Какими сухими, какими пустыми становятся подобные
устремления, когда задумаешься о страстных, сияющих словах Маленького
Цветочка: "Для блага общего хотелось мне бы перенести на землю небо". И еще:
"Даже в лоне Блаженной Грезы ангелы нас охраняют". Нет, я никогда не смогу
никоим образом отдыхать до скончания мира. Но как только ангел скажет:
"Время прекратило свое существование", - вот тогда я и отдохну, тогда я