"Луций Анней Сенека. Письма" - читать интересную книгу автора

- если правдивы разговоры мудрецов и нас ждет некое общее для всех место, -
те, кого мним мы исчезнувшими, только ушли вперед. Будь здоров.

Письмо LXIV
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Вчера ты был с нами. Ты вправе посетовать, что только вчера, но я
потому и написал "с нами" - ведь со мною ты постоянно. Ко мне зашли друзья,
из-за них сильнее пошел дым - не такой, что валит обычно из кухонь наших
кутил, пугая караульных, а не слишком густой и только подающий знак, что
пришли гости. (2) Речь шла у нас о многих вещах, но, как бывает на пиру, мы
ни об одной не говорили исчерпывающе, а перескакивали с предмета на предмет.
Потом читали книгу Квинта Секстия-отца, великого, поверь мне, человека и,
хоть он это и отрицает, стоика. (3) О боги великие, сколько в нем силы,
сколько мужества! Такое найдешь не у всякого философа. Сочинения иных ничем
не блещут, кроме имени, а все остальное в них бескровно. Они наставляют,
спорят, мудрствуют - только не укрепляют нас мужеством, которого у них самих
нет. А прочтешь Секстия - скажешь: "Он жив, силен, свободен, он стал больше
чем человеком, от него я ухожу с великой верой". (4) Признаюсь тебе, в каком
я бываю расположенье духа, когда прочту его: мне хочется бросить вызов
любому случаю, хочется воскликнуть: "Что же ты медлишь, фортуна? Нападай! Ты
видишь, я готов". Мужеством я уподобляюсь тому, кто ищет, где бы испытать
себя, кто хочет показать свою доблесть, кто
Страстно молит, чтоб вдруг повстречался средь смирных животных С пенною
пастью вепрь иль чтоб лев с горы появился.1
(5) Мне хочется, чтобы было над чем взять верх, на чем закалить
терпеливость. Ведь у Секстия замечательно еще и то, что он и показывает
величье блаженной жизни, и не лишает надежды на нее. Ты узнаешь, что она
хоть и высоко, но для желающего достижима. (6) Тут так же, как с самой
добродетелью: ты ей дивишься - и все же надеешься. А у меня всегда много
времени отнимает само созерцание мудрости: я гляжу на нее с изумлением,
словно на вселенную, которую подчас вижу как будто впервые. (7) Да, я
преклоняюсь перед всем, что создала мудрость, и перед самими создателями;
мне отрадно видеть в ней наследие многих, накопленное и добытое их трудом
для меня. Но будем и мы поступать, как честные отцы семейства: умножим
полученное, чтобы это наследье обогащенным перешло от меня к потомкам. Много
дела есть и теперь, и останется всегда, и даже тот, кто родится через сто
тысяч лет, не лишен будет возможности что-нибудь прибавить к завещанному.
(8) Но пусть даже все открыто древними всегда будет ново и применение
открытого другими, и его познание и упорядоченье. Представь, что нам
достались в наследство лекарства, чтобы лечить глаза; мне уже нет нужды
искать новых, следует только приспособить каждое к своей болезни и применить
в срок. Вот это облегчает сухость глаз, это прогоняет опухоли с век, это
предотвращает внезапные воспаления и слезотеченье, это делает зрение острее.
Нужно только растереть их и выбрать время, и еще найти меру для каждого.
Лекарства для души найдены древними, но наше дело отыскать, как их применять
и когда. (9) Жившие раньше нас сделали много, но не все; и все же нужно
взирать на них благоговейно и чтить, как богов. Почему бы мне для поощрения
души не завести у себя их статуи, не праздновать дни их рождения? Почему бы
мне, почета ради, не призывать их в свидетели клятвы? Ведь если я обязан
чтить своих наставников, то не меньше должен чтить и наставников