"Анри де Сен-Симон. Полные и доподлинные воспоминания о веке Людовика XIV и Регентстве (Избранные главы, Книга 1)" - читать интересную книгу автора

темно-каштановые волосы и того же цвета изящно очерченные брови; глаза у ней
были выразительнее всего и воистину прекрасны, а вот зубов мало, и все
гнилые, о чем она сама упоминала и над чем подшучивала; превосходный цвет
лица, чудесная кожа, грудь невелика, но прелестна, длинная шея с намеком на
зоб, ничуть ее не портивший, изящная, грациозная и величественная посадка
головы, такой же взгляд, выразительнейшая улыбка, высокий рост, округлый,
тонкий, изумительно стройный стан и поступь богини в облаках". Какой
калейдоскоп, какая смесь прекрасного, величественного, гармоничного с
некрасивым и даже уродливым! Вот от этого сочетания облик герцогини
Бургундской только выигрывает, становится особенно привлекательным и милым.
Проводя тщательный смотр своих персонажей, Сен-Симон неизбежно
столкнулся с дуализмом человеческой натуры; он одним из первых
проанализировал это на таком широком материале и с такой выпуклой
определенностью. Сделал он немало интересных и тонких наблюдений. Все они
говорят о непредсказуемой сложности человеческой природы. Сен-Симону было
чуждо дихотомическое деление окружающих на однозначно хороших и плохих. Но
типы как сочетания неких исходных черт характера он все-таки намечал.
Известную схематизацию персонажей он невольно проводил. Поэтому у него тип
далеко не всегда тождествен прототипу. И самое интересное, что каждый из них
оказывается шире: прототип с трудом втискивается в отведенную ему
типологическую ячейку, а тип оказывается наделенным большим набором
признаков, чем приравненный ему прототип.
Комбинаторика Сен-Симона многообразна, но, главное, не очень строга. Он
склонен выделять какие-то ведущие качества в характере описываемого лица,
другие выносятся за скобки и не принимаются в расчет. Так, его "Мемуары"
кишат придворными честолюбцами, и в ком-нибудь он вдруг высвечивает именно
эту черту, забывая, что и сам не был лишен честолюбия, а в придворной жизни,
точнее, придворном быте это являлось необходимой родовой чертой. Сама жизнь
боролась против схем, но Сен-Симон не мог не намечать хотя бы самые общие
схемы (министр-выскочка, старый аристократ не у дел, аристократ-хищник,
"светский человек", придворный-авантюрист и т. д.). Но оказывается, что
подобных типов слишком много, а большинство из них как бы возникает на
пересечении нескольких (скажем, аристократ-хищник и он же "светский
человек" - д'Аркур и т. п.). Правильнее, быть может, было бы всю пеструю
толпу персонажей "Мемуаров" представить в виде таблицы, где плюсы или минусы
в соответствующих клеточках указывали бы на наличие или отсутствие того или
иного качества у персонажа.
Но главные действующие лица "Мемуаров" отмечены прежде всего не
наличием каких-то определенных черт, а человеческой достоверностью,
подлинностью: поэтому-то книга Сен-Симона и населена столь пестрой толпой
неповторимых типов, ярких индивидуальностей. Всем им противостоит в книге
один непременно положительный персонаж. Это сам Сен-Симон. Он не то чтобы
злоупотребляет своими правами рассказчика, но изображает себя все-таки
несколько иным, чем он был на самом деле. И не в том дело, что он -
ретроспективно - неизбежно оказывается дальновиднее и догадливее своих
современников, а в том, что его моральные позиции выглядят всегда
предпочтительнее. Писатель не был по натуре ни ханжой, ни циником, но он,
конечно, осознавал всю уютную относительность господствовавших в обществе
нравственных норм. Этой относительностью он пользовался, но во вполне
допустимых пределах. С этим связана и его религиозность, которая дает о себе