"Андрей Сердюк. Вложения Второго Порядка " - читать интересную книгу автора

смысле, парадигмообразующих.
Обозлиться на этот гнусный нехороший мир, посчитав его несовершенство за
причину всех своих бед, и тут же, с ходу, обратить обиду в ненависть -
стенобитную машину, способную сокрушить всё живое и неживое; до пены обозлиться,
и сгинуть в битве роковой, испив сполна сладостный разрушительный кураж! Это,
выходит, - первый путь.
А можно трусливо обвинить во всём себя, раскормить обиду - зубастого зверька,
сидящего внутри, - в крысу огромного размера, и дать ей на съедение ту нежную
субстанцию, которую непуганые апологеты Веры кличут душой. Сровнять себя. Лечь
под каток. Стать нулём. И это, загибаем, - путь второй.
Раз. Два.
Раз-два. Два пути.
И оба - два ведут в тупик.
Н-да...

Зотов, хотя и понимал умом, к какому саморазрушительному финалу такие
размышленья могут привести, и как серьёзно может навредить его психике
небрежение одним из полезнейших советов практического дзена - "живи, не
оглядываясь", увы, не мог остановиться. Не получалось у него. Не выходило. И
мучая себя таким манером и, даже - не побоимся этого слова - макаром, вдруг ярко
и отчётливо представил он себе жирную, отвратную, омерзительную крысищу-крысяру
с в-о-о-о-т такой жёсткой щетиной, торчащей из всех складок и фалд серых её
телес.
Представил. Явственно.
И тут же - с пугающей натуралистичностью - улицезрел в своём индивидуальном
кинозале, как этот, - пожалуй, самый гадкий, - инструмент инквизиторских пыток,
смачно отобедав его розовой зефирообразной душой, растерзав бедняжку в клочья и
зачавкав все её ошмётки без остатка, с сытой ленцой, не торопясь, цепляясь
упитанными боками за неровные края отверстия, с трудом протиснулся в свою
вонючую нору.
Последовав за кровожадной тварью посредством (на беду - хорошо развитого и,
что уж тут скрывать, чересчур богатого) воображения в притягивающую плотной
чернотой и, - одновременно, пугающую своей неизвестностью, - дыру, Зотов
моментально ощутил удушающую клаустрофобичность затхлого пространства,
подземельную сырость и холод могильный. И запах слизи. И ещё этих... мокриц...
убегающее шуршание...
В общем, захотел обзавестись кафкианской норой, и, кажется, получилось
удачно.

Ну а потом замшелая тишина крысиной берлоги обволокла его со всех сторон; и
там, в вязкой темноте, потеряв хвостатую мерзость из виду, он - наконец-то! -
пал в забытьё.


4.

Примерно всё так и было. Или пусть так будет. Пусть-пусть. Можно, конечно, и
по другому начать. А смысла?
И так всё ясно: вот себе едет молодой майор запаса в скором поезде дальнего
следования и что-то худо ему. Муторно у него на душе. Нехорошо... Да, к тому же,