"Андрей Сердюк. Дороги младших богов " - читать интересную книгу автора

Понеслись.
Как там, помнится-то, было в той безбашенной звериной песне? "Жить без
приключений нам никак нельзя, эй, прибавь-ка ходу, машинист". Так?
Нормально.
Или: "На коня - и поминай как звали, чтоб за шапку звезды задевали".
Это Гете. Но тоже ничего.
На сорок втором я понял, что Серега не шутит; на пятьдесят третьем -
что раскредитовкой вагонов завтра, точнее сегодня уже, заниматься не будем;
на девяносто шестом - что обещанная красноярцам копия платежки к обеду -
пустое; на сто восьмом - что свобода где-то уже совсем-совсем рядом; ну а
когда прошли, не унижаясь до восьмидесяти, Тещин Язык, я осознал, что Гоше к
самолету уже совсем никак.
Когда подумал про самолет, оглянулся. Американец дрых. В счастливом
неведении. Замаялся бродяга. Jet leg в натуре: до Москвы поясов пересек
немерено и от нее до нас - еще плюс пять. Да и снотворного на грудь нехило
принял
Гоша, значит, пьяно посапывал во сне. Серега молчал, уперся взглядом в
полотно - и привет. Лес темнел сплошной, как с детства вбили в нас, стеной.
Лучи фар старательно вылизывали щербатое полотно. Все, короче, были при
делах. Кроме меня. И тогда я, прикрыв глаза, стал сочинять притчу. О Голой
Правде.
А что? Больше ничего не оставалось: волны фэ-эм диапазона уже не
пробивались, застревая на вершинах остававшихся позади сопок, а спать пока
не тянуло. Поэтому так.
Почему, спросите, вдруг о Правде, да еще и о Голой? Хм... Не знаю. Ну,
скажем так: захотелось.
Да и какая, собственно, разница о чем?
И получалось вот что.
Жила-была в одном Городе одна такая себе Правда. И все звали ее Голой.
Неспроста ее так, конечно, звали, а потому как действительно любила она
пройтись по улицам родного Города нагишом. Разденется, бывало, с утра - и ну
за порог. Идет себе вся такая гордая. Дефилирует. Сиськами трясет. И в
стеклах витрин себя осматривает. А все прохожие от нее отворачиваются.
Стесняются. Да. А как же? Не пуритане замшелые, но все же люди, знающие
кое-что о приличиях.
Ну и, в общем, из-за такой ее дурной привычки никто толком в Городе и
не знал, не ведал - а какая она из себя, эта Голая Правда.
И продолжалось всё это безобразие до тех пор, пока однажды какой-то
телефонный доброхот не отсоветовал ей срам этот прекратить и платьице всё же
перед выходом из дому надевать. Отсоветовал так, да еще и анафемой вдогон
пригрозил. На полном серьезе. Мол, анафема тебе выйдет, а в морду -
прописанная доктором кислота серная.
Испугалась, конечно, такого проклятия Правда и на следующий день, когда
в булочную поутру собралась, сарафанчик на свое безобразное тело
натянула-таки. Сиреневый такой сарафанчик.
И так вышло, что первый попавшийся навстречу прохожий на нее сразу же и
уставился. Во как!
Именно.
Не просто мельком взглянул, а прямо в глаза Правде посмотрел. И побежал
со всех ног домой - с другими делиться. Взахлеб и заикаясь.