"Юрий Сергеев. Королевская охота (Повесть) " - читать интересную книгу автора

почерневшие от времени, кривые улицы с тротуарами из горбыля, разбитые
тракторами и машинами дороги.
Стаи собак, разомлевших от полуденного солнца; бродят, свесив языки,
ловят зубами в своих пыльных шубах блох, со скукой смотрят сквозь прохожих.
Фёдор до слёз любил эти северные забытые посёлки. Несмотря на
строительство их без всяких планов, на кривые улицы и ветхие дома, как
правило задерживались в них и оставались жить добрые и трудолюбивые люди, не
страшащиеся холодов и бед иных, кормящиеся тайгой и здоровающиеся даже с
незнакомыми людьми, как в деревне.
Кажется Фёдору, что, после долгих скитаний, наконец, прибился домой, до
чего всё напоминало маленькую деревеньку в Архангельской области. Такая же
рубленая изба, в ней - мать, сестра с кучей белоголовых ребятишек.
Шли туда от него переводы и редкие письма. Когда случалось залететь
домой, мать долго, словно не признавая, присматривалась к блудному сыну, с
трудом угадывала в нём того, знакомого из детства, свою кровинушку...
- Федя, Федя... Сгубил жисть ты свою, сгубил-таки. Ну, какого лешего
скачешь, чё потерял? Ни детей, ни угла, так... Вертухан. Оторвал от родной
земли корень свой и сохнешь.
Мать безнадёжно махала тонкой ладошкой, вытирала краем платка глаза.
Ить один сын, а не углядела, че ж теперь... Вон и Машка Круглова - вдовая,
такая справная баба, чистюля и хозяюшка. Сошёлся бы да жил с ей, прищемил
свою непоседную задницу. В кого такой и выдался, непутёвых в родове нашей не
водилось...
И долго горевала: и звала, и просила, и грозилась на алименты подать:
"Срам-то какой будет на службе!"
Но, пожив месячишко и даже подсобив Машке Кругловой по хозяйству,
опускал руки. Горели в глазах и тухли чудные закаты над неизвестными горами,
блестели и звали неведомые реки и штормила, звала к себе в объятья дикая
тайга.
А по ночам снилась буровая, подступал жар, просыпался весь измотанный и
больной... Украдкой начинал собираться... Мать с укором глядела на него с
печки.
- Боле не стану ожидать. Помру скоро, глаза б на тебя не глядели.
Сползала по приступкам вниз, тряслась на прощанье в плаче, обнимая
мослатого и сутулого сына, теребила пальцами его волосы, трогала побитое
морщинками лицо.
- Нижняк ты! Кружелево в жерновах. Кружишься, кружишься округ себя, а
без толку. Ничё таки не смолол. Федя, Федя...
Сестра, как всегда, чем-то своим занятая, затурканная детьми и
хозяйством, выпивохой мужем, обычно в разговор не вмешивалась, только
напоследок, не утерпев, роняла:
- Куды ж теперь? Носит скрозь жизнь, непуть!
- А кто её знает, бодрился Фёдор, куда на билет хватит, - а самого
комок в горле душил...
Деньги, все до копейки, оставлял сестре... А сам на попутках, в
товарняках... Отталкивался от родной избы, как в океане от обломков родного
корабля, и плыл, искал свою незнаемую землю.
Иной раз, проснувшись где-то в гостинице или просто на скамье
незнакомого вокзала, сжимался от тоски: "Ну, почему такой? Почему? Может в
пращура удался?"