"Юрий Сергеев. Становой хребет (Роман) " - читать интересную книгу автора

Мы возьмём тебя с собою,
Мы возьмём тебя с собою,
Назовём сестро-о-о-ю.
Мы сестрою не родною, Казачьей женою-ю-у.
Певца сбили, загомонили многие голоса, а Михей шёпотом досказал
знакомую окопную песню:
Как во городе во Львове
Мы букеты сняли,
Мы букеты поснимали,
Перемышель-город взяли,
Перемышель-город взяли,
А Ковню продали.
Мы за то Ковню продали,
Что фронт поровняли.
Покель фронт ровняли,
Пол-России сдали,
А бедную Румынию без боя отдали...
Сырая земля остудила спину. Девки куда-то подались, пересмеиваясь и не
ведая горя, дренькнула балалайка, ребячий голос лихо отчубучил скоромную
частушку. Жизнь течёт...
Неистребима при всякой власти извечная коловерть любви. "Пошто же не
вразумил Господь меня... Пошто старых дураков послухался, - гукнуло всхлипом
в горле Михея, и затрусилась борода от беззвучных рыданий. Унял редкую
слабость, - эх-х-х-ма-а-а..."
Подхватился и побежал трусцой, выглядывая с задов свой дом. Осторожно
подкрался к окну, приник ухом к закрытому ставню. В избе ни звука. Он
постоял, прислушался и сдвоенно стукнул так, как вызывал когда-то
длинноногую Настю из её горенки.
Даже через окно было слышно, как испуганно ойкнула она, заметалась
впотьмах и кинулась к двери, опрокинув ведро. Под крыльцом залился лаем
старый кобелишко Рыжий и осёкся, признав властный голос хозяина:
- Рыжий, молкни! Рыжий, подь ко мне.
Он подлетел стремглав на зов, лизнул мокрым языком руку и замёл хвостом
по земле, жалобно прискуливая о захудалой жизни своей.
Настя выскочила в одной исподней рубахе, её радостный вскрик затушила
грубая пятерня мужа, жёстко и больно, как в тот давний вечер в безмолвной
степи.
- Тихо, Настютка... Чужих в доме нету? Иль ково приняла...
- Хто ж будет-та, - всхлипнула она и приникла головой к отвороту
полушубка, обдавшего забытой горечью кислого мужского пота и табака.
Михей отстранил её, огляделся и шагнул в избу. Жена, суетливо чиркая
серниками, запалила лампу, опять охнула и запричитала:
- Все уж глазоньки проглядела. Уж и оплакала, обкричала покойником
тебя. Иде ж тебя леший носил, Михеюшка? - вытерла занавеской глаза, кинулась
собирать на стол. Металась перед глазами Быкова неузнаваемо костистая,
исхудавшая до девичьей хрупкости.
Выхватила из печи рогачом чугунок, налила через его край в глиняную
миску перетомившихся щей, развернула тряпицу с краюхой хлеба.
- Выпить-то есть в доме? - сурово проговорил он зачужавшим голосом и
повёл глазами. Всё стояло на своих местах, словно не отклубились страшные,