"Слава Сергеев. Лампада" - читать интересную книгу автора

таких ассоциаций...), потом, будто специально для того, чтобы подкрепить мои
ощущения, какой-то "гость" весьма агрессивно на меня посмотрел, совсем
каким-то мирским и абсолютно непросветленным взглядом, и я подумал: а зачем
мне это? Разве в Москве этого недостаточно? И по полузанесенной первым
снегом колее мы пошли в ближайшую деревню - впрочем, находившуюся очень
близко, метров триста от монастырских стен, и сняли там у одной бабушки,
которую посоветовал мой приятель, комнату за три доллара в день. В деревне
100 рублей - это деньги. Кстати, это она так сказала: "три доллара", не я.
Монастырь, в который мы приехали, - он довольно известен. Из
классической литературы в том числе. Кто сюда только ни приезжал: и
Достоевский писал своего Зосиму со здешнего старца, и Лев Толстой тут бывал,
и Гончаров, и Тургенев... Но Иван Сергеевич, правда, только охотился в
здешних местах, а с Толстым произошла довольно странная история. Точнее, про
Толстого в здешнем музее нам рассказали довольно странную историю. Причем я
потом смотрел у Бунина в его "Освобождении Толстого", и у Бирюкова, биографа
Льва Николаевича, там все по-другому.
Но эта - любопытнее. Привожу ее здесь на всякий случай.
Толстой приехал уже очень известным писателем и, остановившись в
здешней гостинице, стал ждать, когда к нему придет кто-нибудь из
духовенства. А старцы велели передать через кого-то, чтобы он сам приходил,
потому что для обители, мол, нет ни знаменитых, ни незнаменитых писателей,
здесь все равны.
Лев Николаевич же, по-видимому, к своей известности относился более
серьезно, чем старцы, он посидел день в номере, позлился, а потом, так ни с
кем и не встретившись, уехал.
Странная история. Какая разница, кто к кому "придет"? Может быть, если
бы они гордыне графа потрафили, ему бы стало за нее неловко. Я слышал, что
такие вещи практиковали мусульманские суфии. Приходит, например, неофит, а
Учитель ему - руку целует. Спасибо, что пришли. У человека сразу крышу и
срывает. Некоторые плачут... Хотя, может, дело было в том, что Толстой к
тому времени был уже отлучен от Церкви, не знаю.
Тоже милая подробность, ничего не скажешь. Л.Н. Толстой был отлучен от
Церкви. Как это может быть?! И только недавно это "отлучение" вроде
отменили. Так я читал, во всяком случае.
Впрочем, слезы в истории отношений Толстого и обители были, но в самом
финале, когда он пытался уйти из Ясной Поляны. Это я уже прочитал у Бунина.
Лев Николаевич приехал в обитель и сразу пошел к своему знакомому старцу,
отцу Иосифу. Тот вышел ему навстречу со словами "Брат мой!..". По словам
Бунина, Лев Николаевич заплакал.
Мне очень понравилась монастырская книжная и иконная лавка, и продавец
там был очень симпатичный - мужчина-монах лет 35-36, с каким-то очень умным
и сильным лицом. Мне понравилось, что когда он рассказывал про образки,
которые продавались в лавке, я пошутил про какую-то икону, которая отвечала
за достаток в доме, что, мол, вот ее давайте, а он, вместо того чтобы
поджать губы, как иногда это делают нынешние священники в ответ на "мирские"
шутки, как-то хорошо улыбнулся и сказал:
- Хорошо...
В лавке было много всяких церковных книжек, и мы даже купили несколько
и несколько образов, часть из них у меня теперь дома стоят, один я отдал
бывшей жене, один - няне своей (она у меня верующая), а одну большую книжку,