"Слава Сергеев. Подайте что-нибудь бродячим музыкантам" - читать интересную книгу автора

Постарела и как-то... разозлилась. - А у меня, говорит, теперь свой магазин.
Книги. Надоело на чужого дядю работать. Большой? Да, побольше, чем это кафе.
Метров двести, наверное. Вчера вот Улицкая заходила. - И ног ее не видно и
сисек тоже не особо. У нее еще грудь была - о-го-го. Теперь не видно. Зато
одета так: курточка Кристиан Диор и телефон тысяч шесть, наверное, если не
более. Ну что, думаю? И кого ты еб.ть собрался? А она смеется, и говорит:
где встретимся в следующий раз, давайте договоримся сразу. - А что, они не
люди? - Давайте. Поговорили, посмеялись, но что-то не то. То ли оба устали
сегодня, то ли вообще. Ладно, неважно. В таких случаях надо делать, что
решил, а там видно будет. Она говорит: хотите, подвезу немного, вам куда?
Туда. Поехали. Я почему-то думал, у нее "шкода", непонятно почему, книжный
же, не бензозаправка, а оказался джип "хонда", правда с правым рулем. Чтобы,
наверное, главу назвать. Сели. Едем. Хорошо, быстро, возвышаемся над всеми.
Раз - и уже Белорусский. Но, чувствую, она немного злится. Видно, тоже
разочарована. Слишком долго. Слишком давно. - Хотя, - говорит, - у вас, С.,
глаза стали мягче. - Это что, плохо? - Да нет, наоборот. Но вижу, как-то
недовольна. И еще шутки у нее какие-то стали... жесткие. Раньше не было. Я
таких не люблю. Остроумие и его отношение к бессознательному.
Например (чтобы долго не рассказывать): на прощание, я вылезать уже
собрался (а джип-то с правым рулем), то есть получается, что на проезжую
часть, она говорит: осторожнее. И добавляет: а то мне дверь жалко. И
хохочет. Шутка. Нет, я все понимаю, но мне как-то не понравилось...
А знакомый, шестидесятник-то, который, когда ему это все рассказал,
засмеялся и говорит: чайка по имени Джонатан Ливингстон. - Это ты к чему? -
Да так. - Я - чайка? Она? Или кто?

Русское. Церковь

Еще чайку не хотите? Хорошо в церкви в праздник (но в не самый
главный): народу мало и идет служба. Поют хорошо: Господу Богу
предадимся.... Слава Тебе, Боже, Слава Тебе, Боже, помилуй нас. Придешь
вечером с улицы - машины, огни горят шарами, мороз, дома высоченные, а тут
полутемно, в главном алтаре, где служба идет на Пасху и в Рождество, тоже
темно, только иконы чуть поблескивают, глядят на тебя в темноте и свечки
горят - много, колеблются огоньки, как хором. А служат не в главном, а
справа, в боковом притворе. Я не особо православный, так просто захожу
иногда. Купишь свечки и тоже пойдешь, поставишь, а потом стоишь и слушаешь и
подпеваешь, что знаешь. А что знаешь, два слова - Святый Боже, Святый
Безгрешный - по-ми-луй-нас... Были тут на Крещении, случайно узнали, бабушка
соседняя сказала, потом вышли, идем, оглядываемся: красиво - снег, ветки над
переулочком, как арки, и тоже в снегу, а сзади колокольня возвышается -
старинная, ХVII век, по-моему, кто-то мне говорил. И два мента, издали
маленькие, службу охраняли, а теперь решают, идти им в отделение отмечаться
или нет, у одного под мышкой бутылочка воды. Тоже, значит, взял. А я помню
еще, как эти же менты, лет пятнадцать назад, еще при совке, в церковь на
Соколе меня на Пасху не пускали. Еще грозились в отделение забрать. Ну, то
есть не конкретно эти, но форма-то та же. Те теперь майоры, наверное, или
полковники. Теперь верующие...
Но все это думаешь как-то тихо и незлобно, а даже с каким-то юмором.
И к нам вдруг, уже довольно далеко отошли - какая-то девушка подошла,