"Сергей Сергеев-Ценский. Преображение человека (эпопея Преображение России #2)" - читать интересную книгу автора

боитесь?
- Хм... пустяки! Инженера не стреляются... Очень обяжете... Главное,
- жди расписки, а тут вы завтра же и привезете. И прекрасно, что так
устроилось, - и расчудесно-чудесно... Ну, снаряжайтесь, не буду мешать...
Сейчас посылаю к вам... До свиданья... ггы-хм...
- Успехов и удач! Счастливый путь! - крикнула около Марья Павловна
тоном, по ее мнению, лукавым и намекающим.
Отходя от телефона, Матийцев прежде всего сложил в уме восемьсот и
пятьсот сорок - непроизвольно, неизвестно зачем, как неизвестно зачем
делал он многое за последние дни. И когда ходил по своим трем комнатам
четкой, несвободной, деревянной, за последнее время только и появившейся
походкой, все неотвязно вертелось: "Через час, значит, еду. Денег у меня
будет тысяча триста сорок рублей".
А когда пришел от Безотчетова запыхавшийся писарек из конторы и
принес пакет с косою женской припиской под адресом: "Только не проиграйте
в карты. М. Б.", Матийцев улыбнулся и, глядя прямо в потное писарьково
лицо, сказал весело: "Непременно проиграю"; потом постучал пальцем по
твердому воротничку писарька и добавил: "Какой у вас, приятель, гнусный
галстук... И совсем не модный: теперь уж никто не носит таких". Потом
пришла мысль: "Не обсчитался ли как-нибудь впопыхах Безотчетов, не положил
ли меньше?", и при писарьке он вскрыл пакет, пересчитал деньги и запечатал
их снова в свой конверт.


V

Кучер Матийцева, Матвей Телепнев, имевший седую уж бороду, а лицо,
как у парня, совсем свежее и без морщин, правил бодро, не так, как другие,
важные и тупые кучера. Но теперь раздражали Матийцева бестолковая его
суетня и покрикиванье на лошадь: "Но-о, идет она!.. Но-о, миляш!.." Миляш
был старый мерин, и имя его было почему-то странное: "Живописец". Из-под
копыт грязные комья швыряло в лицо, - все приходилось жмуриться и
прятаться за Матвееву спину. Небо было серое, косяком в нем вечерние галки
летели; жаворонки-посмётушки вспархивали с дороги. Сурепица желто
бросалась в глаза, когда объезжали химический завод полем, над которым в
горьком дыму катились нудные вагончики. Когда огибали крайние домишки
поселка, двухлетка-девочка в зеленом, по-бабьи повязанном платочке и
розовой рубашонке копалась в лужице на самой дороге. Матвей крякнул и взял
влево от нее, а она тоже побежала влево на тоненьких белых слабых
ножонках. Едва успел остановить лошадь Матвей. Бежала к девочке от калитки
растрепанногрудая рыжая баба. Матвей погрозил ей кнутом и крикнул:
- Тты-ы, тварь! Загубишь когда-сь детину!
А Матийцев скучно поглядел и на бабу, и на девочку, и на Матвееву
справедливую спину, - на все одинаково.
Проехала стороной по улице свадьба в несколько бричек: мокрые лошади
в лентах, пьяные бабы в лентах, сиплая гармоника, простуженная песня (ох,
какая противная!) - должно быть, из деревни какой-нибудь верст за десять
прикатили покрасоваться, и Матвей все оборачивался на них, пока их было
видно.
- Ишь, - сказал он, когда они скрылись, - кого-сь пропили.