"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Лесная топь (Поэма в прозе)" - читать интересную книгу автора

середине вытянулась угловатая капля. Тень от нее на стене вышла загадочной и
живою.
- Ведьмедь, - решил простодушный Кирик.
- Ведьмедь где же... больше на волка сходственно, - поправила Маланья.
Она знала, хитрая, что про медведей здесь давно не было слышно, а волки
водились. Голова бабки тряслась, и крючило руки, но старые глаза были
маленькие, и лучистые, и довольные, точно нашли белый гриб, далеко
запрятанный под желтыми листьями.
- Вот они рожки, вишь, рожки, а вот борода козлиная. Стало быть, весь
он, как есть, и вышел, воск - святое дело. Вишь, как явственно вышел...
И добавила пугливым шепотом:
- Шишига лесная!
Долго прыскали ребят крещенской водой, бормотала что-то заговорное
бабка, носил обоих Кирик на огромных руках, и подсовывала им молоко с черным
хлебом Маланья.
Успокоились и заснули поздно.
Улица была тихая и темная, только где-то далеко на околице выла высоким
переливчатым голосом некрупная собака.


II

Филька оправился на другой же день и даже ходил с кучей ребят из села -
село называлось Милюково - на то же место, на берег реки.
Ясный был день, лес смеялся, и смех был такой простодушный, зеленый,
как у стариков после мирского дела, когда они сидят на завалинках, теплые от
вина, и курят трубки, утаптывая золу корявыми пальцами.
Звенели ребячьи голоса, и эхо бросало их далеко в чащу черемух и
орешника.
Веселые были камыши на реке, и веселая была река в рамке отражений, но
ни колпачков, ни кошелки с раками на том месте, где их бросил Филька, не
было.
Это испугало ребят, и они не купались, хотя было жарко, и совсем ушли
от реки в лес, а в лесу держались кучкой, рвали красную костянику, слушали,
как служили обедню дубы, и пришли домой еще засветло и не тропинками через
топь, где ближе, а по наезженной широкой дороге.
Антонина осталась порченой.
Она росла быстро, как растут здоровые дети, но тайна шла все время с
нею рядом и не давала сомкнуть глаз. Тайна всходила раньше зеленей на
свежевспаханных полях, когда глубокий чернозем лоснился и дымился, богатый
силой; тайна вплеталась в душную стену конопляников, опоясавших село;
садилась на толстые деревянные кресты кладбища; глядела из узких черных
колодцев.
Антонина дичилась новых людей; не носила новых платьев; любила слушать,
что говорят между собой старухи, и молиться в церкви. Товарки звали ее
дурочкой и думали, что она пойдет в монастырь. Так думал и добродушный
здоровяк Кирик, и Маланья, и сама Антонина.
Но однажды, на Троицу, когда церковь была вся зеленая от березок, когда
кругом было так много красного бабьего кумачу, и цветов в волосах, и новых
армяков, и сапог, густо смазанных дегтем, и кадильного дыму, Антонине стало