"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Испуг (Стихотворение в прозе)" - читать интересную книгу автора

засунувши палец в рот.
- Цанзюбель называется... А вот это - это струг двухручный, понял?
От усилий запомнить "цанзюбель" и "струг" Сережа шевелит губами и
жмурит брови, а Прокофий уже орудует цензюбелем, и из-под мудреного
визгливого инструмента ползут-ползут длинные, желтые, как макароны, стружки,
от которых пахнет скипидаром.
Очень жарко. Так жарко, что нельзя стоять возле Прокофия голыми ногами
на горячем песке. Сережа переминается, подпрыгивает, чешет подошвы, потом
окончательно начинает тосковать:
- Ой, что ж я теперь буду делать! Что я буду делать!
- Поди водицы напейся, - искренне советует Прокофий, - и мне принеси.
И вот Сережа на кухне, и звенит уже оттуда его полуплачущий голос,
обращенный к кухарке Дарье:
- Дашка! Дай кружку!.. Дашка!.. Да Дашка же!.. Ну, смотри!
Из кухни он едет на велосипедике в сад; исправно вертят колеса
трехгодовалые ножонки, и правильно действует он рулем; мчится по пустым
дорожкам и неистово дует в свисток: давай дорогу.
Но вот брошена в дальнем углу машина, и опять бежит к папе Сережа,
ошарашенный и спешащий:
- Папа-папа!.. Папа-папа!.. Ну, смотри!.. Там - граммофоны!
- Э-э-э... этого... поди, милый, маме скажи, - отзывается папа.
У него на круглом, белом, облупленном солнцем столе две пустых красных
бутылки; к сладким лужицам около них липнут мухи, и жужжат, и лезут в рот и
в уши, и мешают читать газету.
Деваться от жары некуда. И говорили сегодня в земской управе, где он
служит помощником секретаря, что были уже в городе случаи солнечных ударов.
В газете тоже: повсеместная жара, засуха, солнечные удары.
- Да папа же! - дергает его за рубаху Сережа.
- Э-э... вон мама... видишь, мама... Поди маме скажи.
Мама уже вымыла его рубашонки и вешает их сушить. Отсюда, сквозь кусты
черной бузины, Сережа видит ее синий капот и над ним встрепанные желтые
волосы.
- Нет, ты посмотри!
- Мне некогда, отстань.
- Ну, смотри, - хнычет Сережа горестно, - ну, смотри!
Мама - строгая, ей говорит Сережа полно и точно:
- Мама-мама!.. А там цветут граммофоны... там! - и показывает рукою -
где.
У мамы с папой только что была ссора. Перечислено было все, что
перечислялось уже при прежних ссорах, и добавлено, что накопилось за
последний месяц. Мама плакала; веки у нее набрякли, и глаза красны. И послал
к ней Сережу человек, которого она ненавидела теперь больше всего на свете.
- Пошел от меня, слышишь, пошел! - кричит она Сереже. - И не приходи ко
мне больше, никогда не приходи!
- Ну, смотри! - начинает плакать Сережа, - ну, смотри... ну, смотри!
Он морщится, краснеет, взмахивает руками, и уже бегут-бегут из глаз
чистенькие серебристые слезинки.
- Это, должно, крученые паничи у вас цветут-с, Сережа, - говорит издали
Прокофий, - паничи, цветы такие, - а ты - граммофоны... То-то ты еще чудной!
Но Сережа все стоит около матери, смотрит на нее обиженный, сморщенный,