"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Неторопливое солнце (Поэма в прозе)" - читать интересную книгу автора

так, как был, прямо на землю, только лицо обернул фартуком, чтобы не кусала
муха.
И сразу мягка, и тепла, и родна ему стала земля.
А Назар внизу около дачи. Здесь все требует его глаза: и молодые
павлонии, у которых от горной сухой земли и солнца каждый день колпачками
беспомощно обвисают широкие клейкие листья: нужно их напоить, как усталых
рабочих коняг; и виноград, у которого сочные доходные чубуки выгнало
длиннее, чем в сажень: нужно сделать ему широким ножом вторую чеканку; кисти
в наливе: нужно осыпать их вторично серой. И нужно выбелить густо известью
толь на крыше беседки в нижнем саду и залепить трещины в цементных
ступеньках лестницы, чтобы не расселись совсем.
- Положили прямо на глину бетон, ах, гады, - ковыряя ногтем трещину,
говорил Зиновье Назар. - А для бетону глина - да это же чистый яд!
И Фанаску тут же держит Назар: то пошлет его за мочалой, то за
секатором, и, когда отрезает длинную ветку персика, начинающую подсыхать,
Фанаска спрашивает удивленно: "На кой?" - и осторожно подымает ветку.
Эти часы - третий, четвертый, пятый - душны даже здесь в саду, на
перевале. Густо пахнет вялым виноградным листом, около земли припеченным,
желтым; земля горячая, не устоишь босиком; цикады трещат лениво; высоко,
где, кажется, еще жарче, вьются орлы; на поздние черешни садятся с
довольными криками стаи молодых большеротых скворцов, и Зиновья бросает в
них неловко, по-бабьи, комьями земли и кричит: "Кши, окаянная сила!" Скворцы
улетают с ягодами в клювах, а потом хитро подбираются вновь. Длинный толстый
желтобрюх давно уже лежал на куче прошлогодних сухих чубуков и сладко
грелся, но, заслышав близко Назара, зашуршал и пропал в дубняке. Земля - и
тут же над землею солнце: так оно низко и велико. Только успел Назар
пройтись известью по черной смолистой толевой крыше, и уж она побелела,
повеселело в саду и кругом: белое издалека видно; в белом человека больше
всего.
Утром солнце шире, к вечеру - уже. Брызнувшее по всему небу с утра - к
вечеру стекается оно в одно русло, и вот ее уж почти определенно видно,
солнечную реку: это бывает здесь в шестом часу, когда жестко звенят
по-деловому ведра у большого бассейна. Колодца здесь нет, вода дождевая, с
крыш. Назар, разнося ее по деревьям, по неровной покатой
кочковато-вскопанной почве, упруго и устало ставит ноги. Много посадок около
дачи, и вьются по резному балкону настурция и вьюнок: это час их рабочего
водопоя; пахнет сырою землей и цветами.
Раза два хотел послать Назар Зиновью или Фанаску на кухню посмотреть,
как работает печник, и все находилось для них другое дело.
Но когда приходится пройти с ведрами мимо кухни - полить помидоры на
грядках, Назар видит Федора: спит Федор.
Спросонья Федор ничего не может понять: где это он, как попал сюда,
почему кричит на него этот скуластый малый?.. А спросонья он даже и на
Федора не совсем похож: картуз в обтяжку тот же, и длинный, сизый нос тот
же, и та же борода - путаный лес, но как будто ему лет на десять больше:
что-то отняла у него на время земля.
- Ты ж явился сюда зачем? - возмущенно кричит Назар. - Спать? Ты спать?
- и ныряет тонкою шеей, и нижет его злыми глазами, и водит перед его носом
жилистой, узловатой, в подсученном рукаве рукой.
Федор смотрит долго на него, на белую стену кухни, на молодой