"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. В грозу" - читать интересную книгу автора

скулы обтянутые, взгляд исподлобья, отчужденный, когда каждый человек кругом
- враг; ходили медленной пьяной походкой, движеньями рук заметно помогали
шатким ногам.
Часто попадалась опаленная и даже прожженная до больших дыр одежда: это
холод, от которого голодное тело била крупная дрожь, гнал людей как можно
ближе к огню железных печек, и долго не чувствовали, как начинали тлеть их
лохмотья.
Умирали взрослые, но иногда не успевали умереть вслед за ними дети и
оставались. Их собирали в "очаги", где их нечем было кормить; зато надевали
на них одинаковые белые колпаки, сшитые из скатертей и салфеток с вышитыми
на них красными полумесяцами и звездами у татар и одними только
пятиконечными звездами у русских.
Голодные, сначала требовательно плакавшие, потом понявшие, что их
некому кормить, они всюду расползлись, чтобы самим добыть что-нибудь поесть.
Они толпами сновали по безлюдному почти базару, карауля покупателей. Вид
хлеба приводил их в неистовство. Уставшие выпрашивать, они кидались на тех,
кто, счастливец, покупал хлеб в лавочке, вырывали из рук и мчались толпою
прочь. За воришками бежал ограбленный, крича, и если нельзя было убежать,
тот, в чьих руках была краюха, падал на нее ничком, и ел, ел, ел, совершенно
не чувствительный к побоям.
Они были везде, эти голодные воробьи, и воровали все: пирожки с лотков
и чайных столиков (весь базар почему-то состоял из одних только чайных
столиков), камсу с баркасов у пристани, хотя рыбаки говорили, что они - не
море, и гоняли их палками; муку из мешков, случайно провозившуюся на
подводах.
Если нельзя было украсть, копались в помойных ямах, и там выискивали
разные вонючие отбросы; отрясали и ели горький миндаль, уцелевший кое-где на
деревьях в заброшенных садах. Находя копыта палых лошадей, недоеденные
собаками, грызли и их.
Тревожно ищущими, серьезнейшими, совершенно взрослыми, даже старыми,
даже древними глазами стали вдруг все детские глаза. Никакой шаловливости,
никакой наивности, никакого непонимания, никакой радости, никакого
лукавства... И ничто уж не пугало теперь их, этих детей, и нигде и ни в чем
уж не было для них никакой тайны.
Иные, постарше, сговаривались по-двое, по-трое идти в деревни, где,
слышали они, не может не быть хлеба. И они уходили и шли длинными белыми
крымскими шоссе, всюду натыкаясь на трупы взрослых, полузанесенные снегом,
пока не добирались до деревень, откуда их гнали, и под которыми незаметно
для себя умирали они от крайней усталости в бредовом сне.
Так лет двенадцать назад, в холодную снежную зиму погибла вся
зимовавшая здесь птица, и когда стаял снег, везде по дорогам валялись птичьи
трупы, лежавшие ничком, носами в землю.


2

Максим Николаевич, бывший столичный адвокат, ныне секретарь суда в этом
игрушечном городке у моря, куда попал он совершенно случайно, спасаясь из
голодной Москвы, думая отсидеться в глуши, пока жизнь не наладится снова, и
он снова не будет столичным адвокатом, - где он женился и потом застрял на