"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Кость в голове (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

- Вот стерва какая! - и Евсей провел языком по смешливым губам.
- Прямо, вижу я - женщина весь свой стыд потеряла. Не зря, значит, она
при мне на диване лежала и ногами разделывала. Подымаюсь я с кресла домой
иттить, а она меня за руку: "Куда вы?" - "Извините, говорю чистосердечно,
мадам, мне подобное слушать, первое дело, не в привычку". А она: "Ничего,
привыкнете! - и все мою руку не отпускает. - Мы, говорит, здесь
исключительно одни в комнате, и никто сюда войти не смеет, и Феня ваша
ничего знать не будет". А от нее, конечно, дух, и руки у ней белые,
жалостные... "Вы, говорит, по человечеству рассудите!" Я говорю: "По
человечеству сознаю, по человечеству я все решительно могу про другого
рассудить, если бы я судья был, а так - посудите сами: какими же глазами мне
тогда на Феню смотреть?.." - "Во-от, - она говорит, - в первый раз такого
мужчину вижу: бабы боится! Хоть бы уж она действительно жена была, а то
первая попавшая!" Я потом ей: "Рассудите, я и сам больной: только недавно с
одра поднялся..." А она мне: "Вы-то уж поднялись, а я вот и подняться не
могу, а у вас ко мне ни капли жалости нет!" И вдруг это, вижу я, слезы у ней
в глазах... Ну, одним словом, долго ли, коротко ли, ульстила.
Прихожу я потом от нее домой и сам не свой... А Феня моя стирает,
локтями толстыми ворочает, юбка подоткнутая...
- Ульстила, значит? - перебил Евсей участливо.
- Ульстила же!
- Вот стерва!.. Ну, уж раз баба наготове, нашему брату трудно тогда
приходится, - и Евсей цыркнул через зубы.
- Хотя бы другого на мое место поставь, кого угодно, - это дело
такое... одним словом, называется - жизнь!.. Ну хорошо. Вот я сумку с
бутылками поставил, бутылки еще раз, хоть они людями мытые, теплой водицей
сполоснул, сам виду не подаю, а покажись мне, что Феня моя все на меня
зыркает в сторону, а с рук у нее мыло так клочьями и летит, а руки красные,
как у гуски лапы... А ресницы эти называемые у нее совсем белые были, и по
всей личности конопушки... Ну, хорошо... Сам я виду не подаю, а она все
будто на меня с каким смешком зыркает... Потом слышу от нее: "Упарился,
Павлуша?" - "И то, говорю, упрел... с непривычки... Ничего, отойду". -
"Посиди на солнышке, посохни". А сама будто все губами перебирает. Сел я на
солнышке, и пошли у меня думки: "Трудится баба, как черт ворочает, для обчей
нашей пользы, а я кто же выхожу перед ней? Выхожу я перед ней спальный
обманщик". Обедать потом стали, и все мне корпится перед нею покаяться,
перед Феней, а только вот с чего мне начать - слов таких не нахожу...
Конечно, развитости мозгов у меня тогда после моей болезни и быть не могло.
Пообедали мы, она мне, не глядя, так и говорит из сторонки: "Вот
все-таки от тебя теперь помочь по хозяйству будет... Теперь каждый день
молоко на места носить будешь". Я ей на то: "Тяжелого труда в этом не
вижу..." А сам про себя думаю: "Только уж от дамочки этой теперь надо
подальше стоять!.."
И что же ты думаешь? На другой день приношу молока ей, трафлю, чтобы
мне и в комнату к ней не всходить, нет, зазвала...
- Зазвала? - передернул губами Евсей.
- За-зва-ла!
- И скажешь, небось, опять ульстила?
- Уль-сти-ла!
- Вот яд!