"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Львы и солнце (Эпопея "Преображение России" - 14)" - читать интересную книгу автора

он ему вопроса насчет того, что это такое вообще происходит и к чему может
привести.
Именно это и хотел спросить Полезнов. Он считал, что, работая на армию,
он только офицерам мог поверить, как своим, а не какому-то бритому магистру
в шляпе.
Часто слышал он кругом чужую, колкую речь беженцев - это его заставляло
усерднее искать глазами военных.
Обычно их бывало много - не меньше половины уличной толпы, и раньше не
то что выделялись они, они давили собою штатских: просто из-за них
невзрачными, ненужными, лишними какими-то казались штатские. Несмотря на
плохие дела на фронте, они шли молодцевато, выпятив груди, очень часто
поблескивая крестами, даже и белыми на георгиевской ленте. Теперь они как
будто сами хотели теснее перемешаться с невоенными, глядели проще и
держались сутулее.
Квартала за два до Аничкова моста Полезнов хотел было свернуть в
боковую улицу, чтобы обойти Невский стороной, однако те же густые толпы и те
же казачьи патрули были и здесь.
Своих часов он не хотел доставать на улице, но в окне одного часового
магазина под крупной надписью "Самое верное время" он рассмотрел синие
стрелки часов, подходившие к двенадцати. Он очень удивился, что за такой
короткий промежуток времени - с девяти, когда он вышел из номера гостиницы,
и до двенадцати - так изменился вид Невского.
К молодому прапорщику, стоявшему у магазина, обратился он вполголоса:
- Этак, пожалуй, доведет народ до того, что войска стрелять по нем
станут, а?
Прапорщик - он был очень тонок в поясе и желт лицом, может быть только
что выпущен из лазарета, - поглядел на него подозрительно, как-то чуть
перебрал синими губами, чтобы ответить, но ничего не сказал - отвернулся.
Это даже не то чтоб обидело, это испугало Полезнова. Для него как-то само
собой стало ясно, что надо спешить выбраться не только отсюда, с Невского,
но вообще из Петрограда, к жене и малышам в Бологое, что полковника Абашидзе
он может и не застать дома (а он только квартировал на Знаменской), что
добраться теперь до интендантства еще труднее, чем до квартиры Абашидзе, что
теперь вообще нужно думать не о делах - никто здесь, в бесчисленных толпах
на улицах, явно о делах не думал, - а о том, как бы самому уцелеть.
Очень упорно и очень отчетливо он думал: "Я не бобыль какой-нибудь,
которому все равно... У меня - жена, дети... Раз тут такое что-то
заварилось, мне надо дома сидеть..." И когда он выбрался, наконец, к
Знаменской площади, он стал спокойнее. Тут было куда свободней. Но что
особенно поразило его здесь - это кучка гимназистов-малышей, не старше
двенадцати, с хохотом бросавших снежками в памятник Александру III.
После этого показалось ему, что и вокзал должен быть закрыт и что
поезда должны застыть здесь на рельсах, как где-то в парке застыли вагоны
трамвая. И очень удивило его, что дверь вокзала перед ним отворилась, что
вокзал, как всегда, был полон пассажиров, что носильщик - бляха № 168, - к
которому обратился он с коротким вокзальным вопросом: "Поезд на Москву?",
ответил ему на ходу так же коротко: "В час дня".
Тут, стало быть, ничего не изменилось: в час дня поезд отходил
ежедневно.
Кассир из окошечка подал ему билет, как всегда (он нарочно взял билет