"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Искать, всегда искать! (Эпопея "Преображение России" - 16)" - читать интересную книгу автора

(автомобилей тогда уже не было в глубоком тылу), и слезы дрожали у нее на
ресницах, а на правом виске все что-то дергалось безостановочно.
Тогда Таня посмотрела на Даутова так пристально, так насухо вбирающе,
как никогда не смотрела раньше, и на долгие годы запомнила его таким, каким
он сидел на линейке: с загорелой, коричневой высокой головой, в расстегнутой
белой рубашке, с крепкими скулами и четко вырезанным носом.
Когда линейка тронулась и он замахал войлочной шляпой, которые здесь
звали лопухами, Серафима Петровна зарыдала вдруг обрывисто, уже всем своим
тоненьким телом порываясь и сдерживаясь изо всех сил, и, глядя на мать,
заплакала Таня.
Потом около моря пошло все как-то не так, как прежде.
Первый виноград, которого много съели Таня с матерью, оказался
ядовитым, и они болели несколько дней. Потом захолодало, пошли дожди, и
целыми днями приходилось сидеть дома, смотреть, как пятиногая Шурка со всех
сторон пытается подобраться к гелиотропу и вербене, а Дарья Терентьевна,
заложив руки за спину и делая задумчивое лицо, старается внезапно захватить
ее длинное висячее ухо.
Сухой и сутулый Степан Иваныч оживал во время дождя чрезвычайно. Тогда
он гремел водосточными трубами, устанавливая их так тщательно, чтобы ни одна
капля воды с крыши не миновала его бассейнов, и проворно-проворно, как и не
ожидала от него Таня, очищал веничком канавки, по которым текла дождевая
вода к его цветам.
Одно облако над горою поразило в это время Таню. Оно было все плотное,
белое и кудрявое, как овечья шерсть, и очень стройно подымалось в высоту над
горой. Оно было похоже на великана в белой овчине. Таких великанов лепили из
снега мальчишки в Кирсанове.
- Мама, - глядя на то облако, сказала Таня, - мы когда поедем в
Кирсанов?
- Скоро, Танек, - ответила Серафима Петровна. - Надо ехать, а то, может
быть, и доехать до него будет нельзя...
И вскоре они действительно уехали на той самой линейке, на которой
сидел и махал белым лопухом Даутов.


II

В памяти Тани, теперь уже пятнадцатилетней, очень смутно и отрывочно
уцелело это время от приезда в Кирсанов и дальше, пока не попали они снова в
Крым.
Однажды мать вбежала в комнату и захлопнула дверь, как будто за нею
гнался бык, потом начала поспешно одевать ее, Таню, во все самое теплое,
потом беспорядочно хватала, что попадало под руки, запихивала в белую
скатерть, завязанную узлами, задыхаясь бормотала:
- Бежать надо, бежать!.. Таня, Таня, бежать надо!.. Бежать!
Потом они мчались на совершенно сумасшедшей деревенской телеге, все
время подпрыгивающей на ухабах... Ночевали в избе на лавке; под лавкой
хрюкали поросята... Утром подошла к лавке серая гусыня и больно ущипнула
Таню за ногу...
Это было первое бегство Тани.
Таня не помнила, где это было потом, что из города вышли обе гимназии -