"Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Свидание (Эпопея "Преображение России" - 17)" - читать интересную книгу автора

- Если бы расстрел, то было бы еще хуже, да не лучше было бы, если бы
через неделю после братания убил бы меня кто-нибудь из тех, с кем я
братался, да и убил бы так, что не видел бы меня, как и я его. А на каторге
мне, как вам известно, недолго пришлось пробыть, - ведь летом семнадцатого я
уже имел удовольствие гулять с вами и с вашей мамой по крымскому пляжу... А
в гражданскую войну в Красной Армии я, бывший рядовой и бывший каторжник,
полком командовал.
- Это когда мы с мамой видели вас в Запорожье? - вспомнила все время не
отрывавшая от него глаз Таня.
- Та-ак!.. - протянул Матийцев. - Теперь я убедился, что действительно
рисковал тогда жизнью!.. Хорошо, значит, я сделал, что не усомнился тогда,
вы ли это с мамой, или не вы, а сразу решил: вы! Поэтому и повернулся к вам
спиною, когда подошел к кучке белых там, на бульваре. Что мне нужно было, у
них узнал, как свой им брат, с золотыми погонами, и с возможной поспешностью
удалился, а на вас даже не оглянулся... И должен признаться вам теперь, что
я узнал вас, Таня, - вы были тогда отлично освещены фонарем... Оцените же
мое самообладание, что я хоть и удивился и очень обрадовался, признаюсь вам
в этом: самым настоящим образом обрадовался!.. Но вида не подал и даже на
вас не оглянулся. Однако должен вам сказать, что всю мою удачу тогда
приписал вам, Таня!
- Почему мне? - захотела узнать она.
- Почему вам, это я объясняю подъемом, какой тогда чувствовал.
Карточные игроки знают, что такое подобный подъем. Когда такой подъем, то
везет. Иначе этого самого везения ничем и объяснить нельзя. Мне ведь надо же
было войти в роль белого штабс-капитана, и я отлично вошел в эту роль,
благодаря именно этому подъему. Мне показалось тогда, что вы меня узнали.
- Мы с мамой вас и узнали! - подхватила Таня.
- Вот! И я пошел ва-банк, чтобы как можно скорее сделать свое дело... И
сделал!
- В армию Фрунзе в двадцатом году я не попал, так что ваш Крым он взял
без моей помощи, - обращаясь к Тане, продолжал Матийцев. - Я же в это время
оставался на Украине, как и прежде, и тут я, конечно, понавидался всякого...
В Александровске была наша встреча, к моему счастью безмолвная, около этого
самого Александровска тогдашнего мне пришлось провести почти год, год очень
для меня памятный. Я отлично помню, как ваша мама, Таня, спрашивала меня:
"Неужели сможете вы проливать чужую кровь?"
- Она вас так и спросила? - удивилась Таня.
- Да... Если не точно такими словами, то именно так по смыслу. Ей самое
это выражение "пролить кровь" казалось непереносимо страшным. Ведь она была
учительницей, притом же слабого очень здоровья... Да, случалось, - отвечу я
на этот вопрос уже вам, Таня: иначе нельзя было, ведь шла война, и война
необыкновенная, жестокая... И то еще надо иметь в виду, что
империалистическая война и не была и никак не могла быть народной войной, а
уж от гражданской войны этого не отымете: гражданская была войной народной
во всех смыслах и прежде всего потому, что народ знал, за что он ее ведет и
против кого именно.
- Люди терпели уж очень долго насилье и всякий гнет, а когда пришло
время их мести, - народной мести, - это имейте в виду, - подчеркнул
Матийцев, - решили поставить своего бога лицом к стене, чтобы он их не
видел, да и они чтоб о нем забыли, потому что от этого бога через своих