"Алексей Степанович Сергеев. Стерегущий " - читать интересную книгу автора

похвалой он считал, что рядовые его войск называли его "прямым солдатом".
Последние два слова были густо подчеркнуты синим карандашом. Должно
быть, писавший и перечитывавший их мальчик глубоко задумался над этим
солдатским отзывом, вникая в его смысл.
С третьей страницы почерк становится более мелким и торопливым:
"Все хвалят Белинского и советуют его читать, а я его не понимаю.
Иногда мне кажется, что я просто глуп, а потом думаю: Белинский пишет не о
том, чем я интересуюсь, но о вещах более серьезных. Иногда все же написанное
Белинским кажется мне доступным и так и царапнет сердце. Например,
написанное им о Ломоносове: "...вдруг на берегах Ледовитого моря, подобно
северному сиянию, блеснул Ломоносов. Ослепительно и прекрасно было это
явление! Оно доказывало собою, что человек есть человек во всяком состоянии
и климате, что гений умеет торжествовать над всеми препятствиями, какие ни
противопоставляет ему враждебная судьба, что, наконец, РУССКИЙ способен ко
всему великому и прекрасному..."
Рукою деда - рядом и ниже - было приписано: "Правильно, внучек: русские
способны на все великое. Не уставай никогда защищать Россию словом и делом.
Запомни, что думали и говорили русские о защите своей родины: "Кто с мечом к
нам войдет, от меча и погибнет. На том стоит и стоять будет русская земля".
Не забывай, внучек, никогда, что ты русский, и береги наше доброе имя. Это
про него сказал Александр Васильевич Суворов, когда написал: "Доброе имя
должно быть у каждого честного человека. Лично я видел это доброе имя в
славе своего отечества. Мои успехи имели исключительною целью его
благоденствие".
Дальше в тетрадь была вклеена нарисованная мамой акварель: сосновый
лес, сбегающий с гористого берега к морю. Славянскою вязью она написала:
Уж и есть за что,
Русь могучая,
Полюбить тебя,
Назвать матерью.
Сергеев спрятал дневник в ящик письменного стола и достал оттуда альбом
с пожелтевшими от времени домашними фотографиями. На карточках лица были
чуть-чуть другими, не такими, как помнились в жизни, но мысли, цепляясь за
них, вдруг опять широко развернули жизненный свиток прошлого...
Полукруглый главный подъезд университета всегда был закрыт. Входить
надо было в боковую дверь. В обширном вестибюле, очень теплом и светлом,
тянулся ряд студенческих шинельных. Прямо наверх поднималась широкая
лестница с огромными часами на стене, расходившаяся с площадки вправо и
влево. Парадная лестница вела в колонный актовый зал и в церковь. Налево
ютилась высокая ясеневая дверь с медной дощечкой: "Дмитрий Иванович
Менделеев".


[Stereg03]


Между дверью и лестницей величаво прохаживался представительный,
степенный швейцар, державший себя с большим достоинством. Снисходительно
взглянув сверху вниз, он спрашивал: "Вам кого, ваше благородие?" - и,
получив ответ, показывал рукой: "Налево извольте!"