"Виталий Сертаков. Страшные вещи Лизы Макиной " - читать интересную книгу автора

Нехорошо убивать маленьких мальчиков, это даже хуже, чем взрослых.
И вообще нельзя убивать людей. Это единственное, что меня оправдывает.
Я увивался за ним две недели. На школу я вообще забил, только матери
звонил, говорил "все нормалек", чтобы не психовала. Иногда я терял маленькую
дрянь из виду, потому что дрянь часто засекала меня раньше. Ничего
удивительного, с его-то зрением! Напротив, мне казалось офигенной удачей,
когда удавалось сесть на хвост. При второй встрече - это было на перегоне
Каширской ветки - лягушонок меня узнал и ухмыльнулся. Мы зависли в разных
вагонах, разделенные двойным слоем стекла, сплющенные животами соседей,
одинаково притиснутые к торцевой дверце. Он лыбился, демонстрируя, что
разгадал мои намерения и что я могу не строить особых планов на его счет.
И, как всегда, вокруг было слишком тесно, я не мог распустить
лепестки...
Его сморщенная чумазая рожица поражала мимикой старичка, эдакого
недоброго Лепрекона. Гаденыш таращился на меня секунды три не отрываясь,
растянув в ухмылке посиневшие губы, покрытые корочкой болячек, растирая
тщедушным кулачком ссадину над левой бровью...
Ничего необычного. Рядовой попрошайка, один из сотен детишек, что
ошиваются в подземке. Несусветно грязные блеклые волосенки и водянистые
гноящиеся зенки. Задрипанная курточка, ушитые брючки, расклешенные и мокрые
внизу. Но под клешами - отпадные подошвы, с глубоким "трактором" и шипами, в
таких убежать - не фиг делать. А драпать ему приходится часто.
Мы уставились друг на дружку, потом он легко скользнул в сторону, как
упавший в ванну обмылок скользит сквозь пену, сиганул между взрослыми и,
когда электричка ворвалась на станцию, растворился в сутолоке. Я ломанулся,
расталкивая тормозных граждан, но его и след простыл...
Следующие три дня я колесил в метро по двенадцать часов. В ушах звенели
названия станций, а по ночам не мог уснуть от призрачного шарканья тысяч и
тысяч ног. А потом я столкнулся с ним снова, дважды за утро, и понял, что
могу не заморачиваться.
Я догадался, что он никуда не уйдет из метро. То есть мне, дурику,
следовало въехать в это намного раньше - понять, что ему просто некуда
деваться. Что пацан в расклешенных брючках и рваной коричневой куртке будет
вечно кружить в треугольнике центровых развязок, никогда не выбираясь за
пределы кольцевой и никогда не выходя на станциях, где нет пересадок...
Можно плюнуть на него, но что-то мне мешает...
Однажды меня точно окатило ледяной крупой из ведра. Мне вдруг
показалось, что он не последний, что я видел на "Таганской" еще одного. Если
это так, то все потуги напрасны: значит, ребятишки "оттуда" научились
выделять споры и бежать уже надо мне... Но уйти просто так, не проверив
окончательно, я не мог. В прошлый четверг, наткнувшись на него дважды, я уже
не сомневался, что пацанчик один, тот же самый.
Мой пропавший папашка-математик не оставил сыночку ничего, кроме
классной памяти. Я запомнил, сколько у мелкого паршивца пластмассовых, а
сколько латунных пуговок на куртке, и дырки с торчащим из них синтепоном
запомнил.
Такие мелочи даже Скрипач не стал бы дублировать...
Он тогда снова заметил меня на долю секунды раньше, развернулся и
шмыгнул в просвет между поручнями. Рядом двигалась шумящая, жующая,
кашляющая река, но ни один чмырь не обернулся. Гаденыш повис на руках на