"Виталий Сертаков. Дети сумерек" - читать интересную книгу автора

Гризли внезапно ощутил себя пловцом, отчаянно стремящимся к свету с
большой глубины. Ещё пару судорожных рывков, и пространство обретёт
резкость, муть расступится, и он сможет понять... Для начала он вспомнил,
что сегодня в этом классе у него был последний урок, можно идти домой.
Можно идти в пустой дом. Там полно её вещей, там ещё безумно долго
будут витать запахи её парфюма, цветастые занозы её тряпочек будут втыкаться
ему в роговицу... И даже потом, спустя полгода, случайно заглянув за
стиральную машину, он натолкнётся на её потерявшиеся когда-то ажурные танги,
он присядет тут же, на влажный кафель, борясь с желанием искупать лицо в
усталых отголосках её пота...
За кафедрой, слева от доски, располагалась узкая дверца, за которой
начинался проход в кладовую. Во время занятий кладовая не запиралась, потому
что учителю физики могли потребоваться наглядные пособия или приборы для
проведения лабораторных работ. Помимо оборудования, полок с держателями,
манометрами, змеевиками, горелками в кладовке располагался столик, шкафчик и
раковина умывальника. Очевидно, утверждённые кем-то правила безопасности
подразумевали для преподавателей физики обязательное омовение рук.
Гризли толкнул дверцу плечом. Стараясь не перемазать выключатель
испачканными мелом пальцами, ребром ладони включил свет. В первый миг ему
показалось, что в помещении стоит неприятный кислый запах, но потом он
принюхался и перестал обращать внимание. Узкие полки заблистали
металлическими поверхностями ёмкостей, пружинок, шариков, подвешенных на
нитях. С потолка на крюке свисала объёмная модель ДНК. Подмигивали тёмными
глазками вольтметры. Гризли достал с полочки мыло, пустил воду и ненадолго
замер, разглядывая себя в зеркале над раковиной.
Ещё даст фору многим сверстникам. И вовсе он не похож на хорька. Да,
плечи могли бы развиться пошире, да, узкие скулы и редеющие пшеничные
кудряшки. Но не лысый! Впрочем, женщины никогда не шарахались, кое-кто
находил его даже привлекательным. Да, да, не такой уж он никчёмный человек,
и вовсе не хорёк... Впрочем, Рокси тоже его так обзывала, но он не обижался.
Что неприятно, так это еле заметная хромота, из-за которой в своё время в
семье и зашла речь о карьере педагога.
Карьера педагога! В самом сочетании несочетаемых слов заложен
величайший абсурд, нелепее не выразиться. Но ещё нелепее то, что уже на
практике, во время четвёртого семестра, угодив в шестой, орущий, безумный
класс, Гризли почувствовал - это его. Другие студенты тушевались, робели,
едва заслышав вопли и визги малолетних дикарей, забывали план занятия, а
Гризли толпа учеников возбуждала. В хорошем смысле слова. Кто-то из коллег,
наблюдавших его за работой, отвесил неуклюжий комплимент, что, мол, у тебя,
парень, даже ноздри раздуваются, как у хищника, почуявшего кровь! Ему
говорили, что даже походка у него меняется, становится мягко-вкрадчивой...
Да, они были правы. Уже позабылись давнишние неловкие ляпсусы, но,
входя в знакомую, почти родную аудиторию, Гризли, как и прежде, купался в
пьянящем чувстве, схожем с религиозной одержимостью. Он словно бросался с
прогретых солнцем мостков в чашу перевёрнутого неба, где каждая минута
означала борьбу за внимание к себе, борьбу за их интерес...
Чем это так разит? Гризли снова принюхался, даже приподнял поочерёдно
оба ботинка, рассматривая подошвы.
Сегодня они потеряли интерес? Или это случилось раньше, а он,
задавленный семейными переживаниями, упустил момент, когда порвалась нить