"Эфраим Севелла. Мужской разговор в русской бане" - читать интересную книгу автора

до курчавых волос.
Рита глубоко возбужденно задышала, уронила го ловку на мой живот и
мягкими теплыми губами снова
взяла мой сразу напрягшийся член. Начался второй сеанс минета. Слаще и
вкуснее первого. Рита была неутомима и профессионально умела. Она забирала в
удивительно вместительный ротик все, даже яички, и перекатывала их язычком,
как морская волна перекатывает, набегая на берег, крупную гальку. Я был на
седьмом небе от вкушаемого удовольствия. Даже постанывал. Чем добил
окончательно прильнувшего к двери отвергнутого Ритой Колю.
Потом, когда я, опустошенный, лежал ничком на диване, Рита, взглянув на
часики, заторопилась домой. Подавая ей серую кроличью шубку, я смущенно и
растерянно искал возможность выразить ей свою благодарность и снова
забормотал о подарке.
Рита метнула на меня печальный, полный обиды взгляд.
- Я к вам больше не приду. Вы - примитив.
И ушла, мягко, без стука прикрыв за собой дверь. Прекрасная, как
небесное создание, как сон, который обласкал и испарился. Чтоб больше
никогда не повториться.
Я стоял растерянный, оглушенный, в своей нелепой пижаме. И Коля,
выползший из спальни, имел вид не . лучше моего.
Вот загадка. Ну, решайте ее, профессора. Прошло столько лет, а я, как
вспомню, дохожу до головной боли. Кто такая Рита? Как понять ее поведение?
Поступила так она со мной одним? Или с каждым, кто ее поманит? Но ведь
домогания Коли Филиппова она с гневом отвергла? А Коля был парень покрасивей
меня. Намек на подарок вызывал ее оскорбленные слезы. Никаких чувств ко мне
она не могла испытать. Так как же?
Русская парилка!
Спасение и утеха не избалованной радостями русской души.
Дух спирает, как войдешь и глянешь на дубовые полки уступами в пять
колен, уходящие к самому потолку, с набухшими на них тяжелыми каплями влаги.
Каждый полок выскоблен и натерт распаренными ягодицами, и дерево все в
трещинах, как в морщинах, от горячего пара и холодной воды.

Под грудой посиневших от жара камней-валунов веселым треском пылают
березовые поленья, в пах) чем дыму завивая колечками белую кожицу-бересту
На дубовом гибком полу кучей свалены веники Еще сухие. Ломкие. Плоские
от летней сушки. Вотк нешь такой веник в деревянную бадейку с крутым
кипятком, и он взрывается пьяным березовым духом, рас пушается букетом
оживших ветвей с кружевными листочками. И такой аромат наполняет баню, какой
бывает лишь после летней грозы в березовой роще, когда солнышко снова
припечет и белые красавицы в курчавой салатовой зелени сомлеют в его тепле.
Плеснешь бадью воды на синие от жары камни! Как бабахнет белыми
клубами! Будто из старинной пушки стрельнули. Вторую бадью. Третью.
Уф-ф-ф! Уф-ф-ф! Уф-ф-ф!
Дышать нету мочи. Рот беспомощно разинут. Горло забито. Ноздри горят.
Все тело преет, сочится клейкой влагой. Очищается.
И становишься как бы невесом. Еще немного - со звоном в голове
оторвешься от пола и поплывешь в белом тумане.
Хорошо-то как! Господи! Нет. Дорогие товарищи! И жизнь хороша-а-а, и
жить, едрена вошь, тоже хс рошо-о-о. Ой, до чего хорошо! Мочи нет!