"Петр Северцев. Как изгибали сталь" - читать интересную книгу автора

- Слушай, Николай, а ты часом не шпион?
Николай был настолько ошарашен вопросом, что поперхнулся дымом
"Беломора", отчаянно закашлял, а прокашлявшись ответил вопросом на
вопрос:
- Дядя Ваня, а почему ты решил, что я шпион?
- Ты иди к зеркалу и посмотри на себя, а потом посмотри на свою жену. А
на наш химический комбинат давно уже все разведки нацелились, а тут на тебе
и кандидат для женитьбы, живущий недалеко.
- Нет, дядя Ваня, не шпион я. Получилось у нас с ней по пьянке.
Утром проснулся, посмотрел и думаю, много же я вчера выпил. А она с
первого раза и забеременела. Но я-то не сволочь. Да и она девка добрая, и
работящая, и фигурой Бог не обидел. Мои родственники тоже вопросы задавали
типа, уж не дочь ли миллионера я себе засватал. К таким вопросам я привык и
не обижаюсь на них, много они понимают в настоящем человеческом счастье. А
вот твой вопрос меня в такое положение поставил, что хоть стой, хоть падай.
Все это было сказано настолько серьезно, что оба хохотали до истерики,
не отвечая на вопросы, чего это их, только что познакомившихся, так
рассмешило.
Всего у "шпионов" родилось трое пресимпатичнейших детей. А с течением
времени и жена Николая стала несколько похожа на него.
Недаром говорят - "муж и жена - одна Сатана".

В 1953 году мы переехали из барака в двухэтажный восьмиквартирный дом,
где в каждой двухкомнатной квартире жили по две семьи, как правило, из
четырех-пяти человек. Родственники из деревни остались жить в бараке. Нам
дали комнату с фонарем. Фонаря, конечно, никакого, не было. Просто в комнате
было три окна. Комнатенка маленькая, но эти три окна ночью светились, как
фонарь. Дом строили военнопленные немцы по какому-то не нашему проекту,
предназначенному для хорошей и светлой жизни.
Обстановка в комнате такая же, как и у всех: две кровати, шкаф, комод,
стол, два стула и две табуретки, этажерка с книгами. До реализации линии
партии на удовлетворение все возрастающих потребностей советских людей было
еще далеко.
Прелести коммунальной квартиры знают те, кто в них жил. Наше вселение
соседями было встречено неодобрительно. Семьи питались поочередно на общей
кухне. Когда приходила наша очередь приема пищи, перед нами на горшок
усаживался соседский младший сын. Так продолжалось до тех пор, пока мой
отец, обладавший удивительным терпением и звериным нравом, если его вывести
из себя, не распил с соседом бутылку водки и не призвал его быть мужчиной в
своем доме.
Сосед, типичный подкаблучник, по пьяному делу устроил разборку в своей
семье и прекратил приправлять нашу еду мальчиком на горшке. На трезвую
голову жена устроила ему небольшое ледовое побоище, и недели две любимые
супруги ходили украшенные фонарями. Однако это укрепило соседа в своем
мужском достоинстве, да и в отношениях с моим отцом.
Несмотря на достижение мира на мужской половине (а это шесть человек с
нами, с детьми), женщины продолжали вести холодную войну до нашего отъезда
из коммуналки в 1964 году. Перед отъездом соседка не удержалась и сказала,
что по мне и моему брату тюрьма плачет.
Лучше бы она этого не говорила. Вместо меня и моего брата оба ее сына