"Тишина всегда настораживает" - читать интересную книгу автора (Вандрем Уве)

8

Сюзанна предложила, если погода останется такой же хорошей, выехать в субботу куда-нибудь за город. Скажем, к дамбе. Это был конец пятой солдатской недели Шпербера. Их обучение продлится еще шесть-семь недель. До дамбы нужно было ехать три остановки на семьдесят шестом автобусе от конечной станции пригородной железной дороги.

Но Сюзанна прикатила на велосипеде.

— Как ты выглядишь! — вскричала она, подойдя. — Весь мятый.

Он не смог ничего ответить.

— Садись на велосипед сзади меня, — предложила Сюзанна.

— Я думал, мы отправимся на автобусе.

— Ах, поехали, не будь занудой.

— О'кей, но за руль сяду я и возьму тебя на раму.

— Пусть будет так. Здесь всего километра два. Отсюда доехать очень просто: все время прямо.

Шпербер с места вовсю нажал на педали. Они катились с ветерком: к реке дорога слегка понижалась. Однако вскоре начались ухабы. Велосипед запрыгал.

— Мы ведь не спешим! — крикнула Сюзанна. — Не гони так!

— Я еду совершенно спокойно! — раздраженно повысил он голос.

Сюзанна крепко вцепилась в Йохена. И сделала это так, как будто она никогда не уходила от него. Словно они не расставались в последние два года.

Йохен прислонил велосипед к дамбе. Сюзанна, тяжело ступая по рыхлому грунту, уже поднималась к гребню. Он последовал за ней, внимательно, как альпинист, выбирая, куда поставить ногу. На гребне он сёл рядом с ней, но так, что между ними оказалось расстояние в один шаг. Сверху открывался вид на тридцать — сорок километров в окружности, дул свежий, чистый ветер. Впереди виднелось стадо овец. Торчали пучки камыша (старые — серые, молодые — зеленые) на берегу полной, самодовольно-ленивой реки. А над всем этим — небо, белесое и гладкое. Покосившиеся под напором течения реки буи обозначили фарватер. Два буксирных каравана плыли по водной глади. За рекой снова дамба, тускло поблескивали дренажные канавы. А вдали — зубчатая линия леса.

Ни дымящих труб, ни рваных пластиковых пакетов.

И ни одного танка.

Спокойно сидеть и глядеть до тех пор, пока ландшафт не поплывет в глазах.

Опереться на локти и медленно расслабиться.

Теперь ни о чем не думать, ничего не планировать.

— Ты забавно улыбаешься, — сказала Сюзанна. — Что, у вас в части паршиво, не так ли?

— Иногда бывает даже весело.

— Правда? И это тоже по приказу?

— Бывает иной раз и как в цирке — живот надорвешь. И все как в трансе. Без больших идей. Так, только кое-какие мыслишки.

— Я вообще не могу себе представить жизнь в бундесвере. Чем вы там занимаетесь?

Независимо от того, интересуется ли она в действительности его армейской жизнью или нет, он должен рассказать все как есть:

— Стоять смирно! Лечь, руки в локтях согнуть! Перевернуться через себя. Молодцевато приветствовать! Нале-ву-у! Направу-y! Держать равнение по направляющему, чувствовать локоть соседа! Шаго-ом марш! Развернуться походным порядком! Отделение, кругом! Не зевать! Второй в шеренге, левую ногу отставить вперед, третий, правую назад! Стоять! Смирно! Докладываю господину капитану — равнение направо!

— Но это ведь ужасно. А что еще?

— Что еще? Я расскажу тебе историю об одном новобранце, который не мог уйти из казармы даже на конец недели. Так уж у него сложились обстоятельства.

— Если речь идет о тебе, расскажи.

— Воскресенье. А этот сумасброд бродит вдоль колючей проволоки. Словно какой-нибудь пленный. А ему очень хочется погулять на той стороне; у него, кстати, даже увольнительная в кармане. Там, на воле, он мог бы поглазеть на красивых женщин. А здесь? На армейские грузовики. Он сходит с дороги и направляется к стоянке. Пятитонки в положении «наготове». За неимением красоток он похотливо гладит толстые цапфы, похлопывает по боковинам капотов двигателей, трясет дверцу кабины водителя, словно ненормальный, и хочет туда забраться. И вдруг появляется некто в синем с серебряными, как елочные украшения, нашивками на плечах и говорит: диверсант.

— Все как в кино. И ты пережил что-то подобное?

— Я думаю, да.

Шпербер не имеет права посвящать ее в детали своего дела. Или все-таки пересказать ей содержание протокола? Была не была!

— И эта история все еще продолжается? — спросила Сюзанна, помолчав.

— Да, как в страшной сказке. Этого тина уже дважды допрашивали. Сейчас должны принять решение в высшей инстанции. Но он еще до этого держал себя ужасно. Из него, простого рядового, хотели сделать начальника. Но он сказал: давайте подождем. И сейчас в этом усматривают какую-то связь с расследуемым делом.

— Итак, ждать. А нельзя ли что-нибудь сделать?

— Армейские жернова мелют медленно, и к тому же помол у них грубый. Кто попадет между ними — добра ждать нечего.

— А нельзя ли пожаловаться?

— Высшая инстанция засекречена. Это — МАД, военная контрразведка. Все усилия жалобщика зайдут в тупик.

Они опять помолчали. По реке в сторону моря двигался танкер. Его борт — колоссальная черная стена — закрывал часть противоположного берега. Крошечная яхта шла между танкером и тем берегом. Выла видна только верхняя часть белого треугольника, который скользил между зарослями кустарника на берегу и танкером.

— Дни в этой сытой тюрьме покажутся мне вечностью, — сказал, приподнявшись, Шпербер.

Сюзанна придвинулась к Йохену, положила ему руку на плечо:

— Может быть, я смогу сделать короче время твоей службы, которую придется еще отбывать?

Он привлек ее к себе.

Перемены начались сразу утром в понедельник, — Шпербер! — закричал Вольф. — Была команда «Равняйсь», значит, нужно было смотреть направо. А вы? Что ж, теперь вам предоставляется возможность потренировать свое умение сосредоточиваться: пять дней без увольнения! Доложите об этом фельдфебелю.

— Я нисколько не сомневаюсь в успехе этого воспитательного мероприятия, господин лейтенант.

Шпербер чувствовал, что на его лице застыла язвительная ухмылка. Он хотел ее согнать. Но она присосалась к его губам как спрут.

Такую же ухмылку на своей физиономии он увидел в зеркале, укрепленном на двери шкафа, когда отрезал сегодняшний день с ленты импровизированного календаря.

Хотя резкий протест Шпербера был грубо подавлен, он считал: то, что он отважился на выступление, для него успех. И он решил испробовать новое оружие — обороняться с помощью слова. Наносить встречные удары, обрушивая на противника иронические замечания. Биться, не давая врагу возможности перейти в наступление. Ведь как раз этому они старались обучить его здесь! Дисциплинарными мерами против него мало чего можно достигнуть. Ему припомнился Бартельс. Казалось, тот давно уже понял, что к чему, и стал послушным новобранцем. Недаром говорят: «Тон задает музыку». Хороший тон в любой жизненной ситуации. Взять, например, слова «так точно». Они могут обозначать: «Само собой, охотно». Или: «Ну хорошо, если вы так считаете». Или: «Это я делаю в последний раз». Или: «Поцелуй меня в зад».

Слова и то, с каким ударением их произносить, — острейшее оружие, которого у него не отнимут. Иногда одна лишь ухмылка действует почище снаряда.

Однако Шперберу не всегда представлялись удобные случаи. Часто он действовал без всякого повода, особенно если его что-либо раздражало, или больно задевало, если он не мог заставить себя терпеть.

И все же теперь Шпербер казался более уверенным в себе. Во всяком случае, его поддерживала мысль о том, что вне казармы есть человек, на которого он может опереться.

В один из вечеров, когда его лишили увольнения, Шпербер сидел за столом в солдатской столовой. На соседних столах уже в три ряда высились пивные бутылки. Из музыкального автомата гремели «Лола», «Песня танкистов», а в промежутке между ними — танцы в стиле «диско». Лишение увольнения сейчас ему показалось настоящим наказанием. Как можно добровольно включиться в разгул тупоумия, которое царит в столовой? Он выпил два стакана пива, потом третий. За соседним столом кто-то поднялся и помахал Шперберу рукой. Это был Моллог.

Шпербер подошел к нему:

— В чем дело?

— Скажи-ка, ты активист?

— Что ты под этим разумеешь?

— Политический. Ты состоял когда-нибудь в организации противников войны или что-то в этом роде?

— Нет, никогда.

— В твоем деле есть пометка офицеров безопасности. Ты когда-то принимал участие в демонстрации. От студентов техникума. Верно это?

Шпербер задумался:

— Да, однажды было такое. Уже не помню, против чего демонстрировали. Но почему здесь этим интересуются?

Моллог шепнул:

— Я случайно увидел. Держи язык за зубами.

— А что это может означать? — поинтересовался Шпербер.

— Трудно сказать точно. Может быть, твое дело так и останется в канцелярии. А скажи, неужели тебе в то воскресенье не могла прийти в голову идейка получше? Тогда все было бы не так драматично, но… Думаю, то, что ты отказался от карьеры офицера, уже выглядит нехорошо. Теперь все получило совсем иной поворот. Лично у меня нет никакого определенного мнения на сей счет. Ты мне симпатичен, и это все. Доброй ночи!

— Доброй ночи! Спасибо тебе!

«Даже если на местности не видно ни одного танка противника, — подумал Шпербер, — тренированный глаз наверняка обнаружит хотя бы один».

Физзарядка на следующее утро. В последнее время, проснувшись, Шпербер чувствовал, что у него нет ясности в мыслях, а вместо головы на плечах шар, наполненный расплавленным свинцом. Но сейчас он опять почувствовал: его тело стало легче, гибче и сильнее. Он выбрасывал вперед согнутые пружинящие руки и на ходу ломал еловые ветки. Мягкий войлок из осыпавшихся на землю хвойных игл пружинил под подошвами: это был приятный массаж. Темп зарядки постепенно ускорялся, и Йохен сосредоточивал свое внимание на отработке дыхания и работе, ног. И тут ему представлялся случай понаблюдать, как ритмично действуют во время бега все его мышцы. Ноги, словно хорошо смазанные шатуны машины, отбрасывались от корпуса, ступни на мгновение касались земли, затем подбирались вверх и снова отбрасывались вниз. Земля мелькала под ним, кусты и ветки деревьев быстро плыли по бокам.

Бодрость в теле и ясность мысли чувствовал Шпербер весь день. Он пребывал как бы в новом состоянии. Канонир Шпербер видел не только то, что едет джип, но и то, что канонир Шпербер видит джип. Когда он брал винтовку, то это было не только механическое действие: его глаза, уши, чувство осязания свидетельствовали, что его рука обхватывает ложу. Или, когда палец находил спусковой крючок, Шпербер видел, как этот палец сгибается.

Вечером после окончания службы Шпербер лежал в спортивном костюме на кровати и читал. Вошел Эдди — пилотка заткнута за погон. Он открыл свой шкаф, поднял крышку ящика, в котором хранилась еда. Одной рукой расстегнул боковой карман кителя.

Шпербер отложил газету:

— Опять здесь? Ведь только восемь.

— Да.

Эдди часто возвращался только перед самым отбоем из столовой, и нередко пьяным.

— Скажи-ка, — спросил Шпербер, — что у тебя там, в ящике?

— Видишь, стаканы.

Эдди вытащил из кармана стакан и поставил его в ящик рядом с другими.

— В пятницу их уже не будет.

— У тебя праздник?

— Да. — Эдди снова поднял крышку ящика, проверил, прочно ли удерживает ее подпорка. — Я приглашаю тебя. Мы уже сейчас можем начать праздновать.

— Где?

— Надень ботинки. — Эдди достал пластиковый пакет, в котором хранились носки, вытряхнул две пары и засунул в пакет четыре стакана. — Вот теперь все в порядке. — Он захватил и карманный фонарь. Потом быстро снял повседневную форму и натянул спортивный костюм. Шпербер недоверчиво наблюдал за ним.

— Ну, пошли, слышишь? Скоро отбой.

Шпербер надел кеды. Что это — шутка? Что бы ни было, в любом случае будет лучше, чем торчать в спальне номер одиннадцать или в солдатской столовой.

Почти совсем стемнело. Эдди повел Йохена мимо мусорных ящиков, мимо колонны автомобилей; они обогнули спортивный павильон, прошли немного по гаревой дорожке. Здесь никого не было. Они уже удалились на значительное расстояние от казарм. Эдди перелез через низкий забор, пробрался, согнувшись, через кусты. Шпербер следовал за ним. Неужели Эдди загодя приготовил здесь пиво? Шпербер не испытывал особой жажды. Он пошел просто потому, что ему хотелось сделать Мюллеру приятное.

Этот участок местности производил впечатление запущенного. Заросшие буйной растительностью кучи земли и ямы сильно затрудняли продвижение. Давным-давно здесь перекапывали землю. Сейчас в темноте почва едва виднелась, она угадывалась на ощупь. Эдди посветил карманным фонариком.

— Дальше должна быть тропинка, — прошептал он. — Сюда они не отваживаются соваться, это я точно знаю.

Эдди выключил свет. Он нашел дорогу. Пройдя несколько шагов, они вышли на свободное пространство. Выглядело оно как площадка, подготовленная для постройки дома. Шпербер сел на камень. «Чертова работа за глоток пива», — подумал он.

Эдди ползал на четвереньках и искал что-то на земле. «Может быть, у него есть что-нибудь покрепче», — подумал Йохен.

Вдруг рука Эдди взметнулась вверх.

— Больше это у тебя не получится, — прошипел он. — За это ты получишь десять суток гауптвахты.

Шпербер испугался. Там кто-нибудь есть? С кем он разговаривает? Эдди подошел к Йохену, держа что-то в руке:

— Эта вонючка хочет жрать.

Шпербер узнал пивной стакан. Эдди посветил фонариком. В стакане билась мышь. Он вытащил из кустарника продырявленную консервную банку, ловко перекинул в нее из стакана мышь и прижал банку отверстием к земле. Затем каблуком вдавил нижнюю часть банки в землю.

— Полевые мыши, говорю я тебе, их там сотни тысяч. И они кусают как кошки. Пошли, вытащим следующую.

Они проползли пару метров дальше.

— Вот здесь дыра, видишь? Это выход. Я нашел двадцать одну дыру, но только восемь взял под контроль.

— Мышеловки?

— Точно. Вот, гляди сюда. Прямо перед дырой я пристроил стакан. Прикрыл его травой. Западня готова.

Он зажал фонарик зубами и осторожно приподнял руками траву. В стакане металась мышь.

— Номер два. Дело идет неплохо.

— Много уже поймал?

— Двух. Они искусали друг друга.

— Надо было связать их.

Эдди кивнул.

— Вот, Малышке надо сделать повязку. — Он пошарил в кармане брюк: — Оторви кусочек, чтобы забинтовать пузо.

Синяя клейкая лента. Шпербер оторвал кусок.

Эдди вытащил стакан из земли и плотно прикрыл его рукой. Согнув большой и указательный пальцы, сделал небольшое круглое отверстие.

— Теперь она захочет выбраться, свинья этакая. — Он перевернул стакан в горизонтальное положение. Мышь мгновение не двигалась. Затем, принюхиваясь, поползла к руке. Эдди полез другой рукой в нагрудный карман; достал кусочек сыра и поднес его к отверстию. Мышь протиснулась в отверстие между большим и указательным пальцами. И попалась. Свободной рукой Эдди осторожно ухватил ее за холку. Мышь, качаясь, повисла в воздухе.

— Быстро повязку на пузо!

Шпербер не знал, может ли он придержать мышиное тельце рукой.

— Куда клеить? — спросил он.

— Парень, она сейчас задохнется. Клей!

Шпербер ухватил мышь за задние ноги. Но она дернулась и освободилась. Как крепко можно ее сжимать? Он вновь схватил мышь, теперь за брюшко. Теплое вздрагивающее брюшко. Горячая жидкость потекла ему на руку.

— Здесь у нее ранка, — сказал Эдди.

Мышь пискнула. На этот раз Шпербер схватил ее за ноги покрепче. Быстро наложил на брюшко клейкую ленту.

— Дай ей вздохнуть, — приказал Эдди.

Шпербер послушался и прижал края ленты к бокам зверушки. Эдди побежал в темноту, быстро вернулся, держа в руке кусок звонкового провода. Он просунул его конец под наклейку на животе, замотал узел. Мышь болталась на конце провода.

— Пошли, теперь мы ее освободим.

Эдди повел Шпербера в кустарник. Там стояла старая металлическая бочка из-под дизельного топлива. Он опустил мышь, которая билась на проводе, через отверстие внутрь бочки.

— Там, внизу, она может кусаться сколько ей угодно, — сказал Эдди. Он тщательно закрепил провод за край бочки. — Другая останется на сегодняшнюю ночь в одиночной камере. — Он спрятал пластиковый пакет со стаканами в тайник и посмотрел на часы. — Пора, — сказал он.

— А разве нельзя было взять с собой консервные банки из-под пива? — спросил Шпербер, пройдя несколько шагов.

— Они не такие глубокие и недостаточно скользкие,

— А обыкновенные мышеловки?

Эдди непонимающе взглянул на Шпербера:

— Ведь мыши мне нужны живыми.