"Антон Шаффер. Духи безвременья " - читать интересную книгу автора

Натану, высказывая свое уважение. Натан зачем-то тоже привстал, и опять
протянул Воробьеву руку. После крепкого рукопожатия мужчины опустились на
свои места, и за столом вновь воцарилось молчание. Натан не знал, что и
сказать. Перед ним сидел курносый белобрысый парень, увидев которого на
улице, Натан бы презренно подумал, что-то вроде: вот плебей! И вот такой вот
плебей теперь сидит перед ними сально поглядывает на его же собственную
дочь. Надо сказать, что воспитан Натан был превосходно, а потому ни одним
жестом, ни одним словом в тот вечер он не выдал своего отношения к незваному
гостю. Он был с ним предельно вежлив, отвечал на вопросы и между делом
задавал свои. В первую очередь Натана интересовало происхождение товарища
Воробьева.
- А кто ваши родители, Алексей, - вкрадчиво спрашивал хитрый Натан.
- Рабочий класс, Натан Самуилович! Отец на заводе трудится, а мать,
после того как из деревни приехала - продавщицей работает!
- Из какой такой деревни, - не выдавая волнения выспрашивал неугомонный
Натан.
И Алексей добродушно выкладывал свою родословную, от которой в душе
бедного еврея Резнера все переворачивалось вверх дном. К концу вечера стало
окончательно ясно, что в их ортодоксальное семейство семимильными шагами,
скорым поездом, пытается ворваться сын рабочего и крестьянки. Перед глазами
Натана то и дело всплывал памятник великой Мухиной, что злило его еще
больше.
Когда, наконец, Воробьев раскланялся и отправился домой, Натан с
премилой улыбкой закрыл за ним дверь и так и остался молча стоять в
коридоре. В дверях гостиной в свою очередь застыли мать и дочь, которые, то
с надеждой, то со страхом вглядывались в лицо своего кормильца. И Натан
взорвался. Он кричал долго, позабыв о запрете использовать иврит. Он ругался
на обоих языках, извлекая из своего подсознания такие языковые конструкции,
которые уже векам не использовались обоими народами. Гнев его был направлен
в первую очередь в сторону жены, так как именно ее он считал виноватой в той
страшной, по его словам, трагедии, которая обрушилась на благочестивый дом
Резнеров:
- Это ты привела этого пролетария! Я всегда знал, что ты способна
совершить такое! Соня! Ты ведь чистокровная Гершгал! Опомнись! Что скажут
Арнштейны? А Моня? Ты подумал, что скажет Моня, когда узнает, что Танечка
путается с плебейским Ворониным!
- Воробьевым, - поправила Таня.
- Да хоть с Синицыным! - заорал в ответ Натан. - Ноги его в моем доме
не будет!
Это последнее слово!
- Не будет его, не будет и меня! - взвизгнула предательница рода
Резнеров.
- Ах так! Против отца идешь!? - взревел покрасневший от негодования
потомок Самуила Резнера. - Я тебя предупредил.
В тот же вечер Таня собрала вещи и переехала в комнату общежития при
Приборостроительном институте, в котором на последнем курсе и обучался Алеша
Воробьев. Через месяц они поженились, а еще через девять месяцев родилась
Риточка. Рожать Таню повезли в роддом номер один, по месту прописки. А
потом, с младенцем на руках, молодая мамаша, встреченная у дверей больницы
счастливым Воробьевым, держащим в руках охапку цветов, направилась в