"Мариэтта Шагинян. Качество продукции" - читать интересную книгу автора

то, что получает гроши. Скинув пальто, он с шумом хлопнул дверью, прошел в
свою приемную, надел фартук, повязался... Странное дело. Из памяти его не
выходили ловкие, искусные, уверенные движения чистильщика. Невольно и не
без удовольствия он выдвинул ящик и перебрал свои винтики точь-в-точь таким
жестом, каким мальчуган искал баночку. Это было приятно. Было приятно
поискать, прищуриться, прикинуть, найти самое подходящее. Между тем первый
пациент Тарасенко вошел в комнату и бочком сел в кресло, пряча руки в
карманы штанов.
"Настоящий сапог", - мелькнуло в голове у врача.
И действительно, ткач Вахромеев, посланный сюда из-за невыносимой
зубной боли, как был, с фабрики, напоминал своим видом, взъерошенной
щетиной, измученным лицом, грязной тряпкой вокруг щеки, гнилыми зубами
заплатанной курткой - ни дать ни взять - замурзанный сапог.
Тарасенко почувствовал небывалое удовольствие от этого сходства. Он
снял аккуратным движением, без всякой брезгливости, грязную тряпку.
Осмотрел зубы. Промыл и прочистил больному рот. Потом, все более и более
увлекаясь не своим привычным делом, а бессознательным процессом подражания,
заимствованным у чистильщика, стал обдуманно орудовать винтиками и щипцами.
"Ишь как зудит в ём, - сердито думал ткач, смотря на стеклянную
пластинку, где Тарасенко что-то аппетитно растирал палочкой, - и чего
старается, коли тут бесплатно. Может, думает, я пятак за усердие прикину.
Эх ты, лекариха".
Но зубной врач так увлекся, что не видел Вахромеевых злобных глаз.
Зацепив на ватку крохотный кусочек полученного лекарства, он осторожно
закрыл больной зуб, сказал "через два дня в это же время" и живо собрал с
груди пациента обмоточки марли, вату, крошинки мази.
Ткач Вахромеев встал, чувствуя себя обчищенным, выпотрошенным,
укрощенным. Зуб больше не болел. Он угрюмо шагнул к двери, нарочно не
сказал "спасибо" и вышел, оставив зубного врача в совершенном удовольствии
перемывающим свои щипцы.
Придя на фабрику, Вахромеев долго злился, неизвестно почему. Наступил
на ногу проходившей пропыльщице, нагрубил мастеру, не ответил соседу.
Станок его стоял заправленный. Амбулатория отняла у рабочего дня два с
четвертью часа.
"Растяпа, - подумал ткач, глядя на своего соседа Егорку, медленно
втыкавшего в челнок шпулю, - остановит стан почем зря и мух в небе считает.
А пусти его работать по сдельной, так такой даст кусок, что потом
штопальщицы чинить отказываются. А скажешь ему слово, - мол, ассортимент
виноват".
Егорка заправил челнок, пустил машину и отошел в сторону.
"Эх ты, - продолжал про себя Вахромеев, - темнота твоя деревенская. В
сторону отошел. Дело-то глаз требует. Там люди образованные задарма
стараются, а ты..."
Егорка поворотил голову и встретил сердитый взгляд Вахромеевых глаз.
Но как только ткач заметил, что привлек Егоркино внимание, он нажал
рукоятку, пустил станок и весь ушел в стрекочущую, бодрую, знакомую музыку
старого добкросса. Странное дело. Сходства хоть и не было, а музыка эта,
челкочившая взад и вперед челноком, бившая батаном, гудевшая вверху
проводами, напоминала ему чем-то жужжание сверлильного аппарата, стоявшего
в приемной у зубного врача. И незаметно для себя, любовным жестом,