"Мариэтта Шагинян. Приключение дамы из общества (Маленький роман)" - читать интересную книгу автора

приказы: в одном объявляли мобилизацию, в другом вешали дезертиров, в
третьем эвакуировали. Из Новороссийска отошел последний пароход вместе с
Врангелем. Очевидцы рассказывали, что офицеры штыками разгоняли публику,
стремившуюся попасть на пароход, и шпалерой стояли по дороге на пристань,
покуда перетаскивались ящики, ящики, ящики с золотом, серебром,
драгоценностями, старинными вещами. А потом и газеты перестали выходить.
Наш маленький курорт, как вам известно, возник из бывшей колонии
каторжан. Туземцы - потомки уголовных - полуказаки, полурусские, знавшие до
сих пор лишь выгоду от курортников, носивших им золотые яички, решили
поступить, как дед и баба из сказки: чем ждать каждый день по яичку, не
лучше ли зарезать курицу и выпотрошить у нее из живота сразу все яйца.
Электричество прекратилось, воду перестали развозить, в лавках исчез
хлеб. Три дня до прихода красных туземцы резали кур. Я знала, что мой
старик камергер остался один-одинешенек, так как лакей и кухарка ушли от
него в первые же беспокойные дни. Но я боялась пойти к нему. Мы сидели,
четыре женщины с четырьмя детьми, в огромной пустой даче, темной и
нетопленой, без капли воды, без крошинки хлеба. Для детей оставалось еще
печенье "альбертики", которым мы скупо кормили их три дня. Ночью раздался
страшный стук в ворота. Дети заплакали. Мы зажали им рты. Стук повторился,
стал грозным, перешел в удары топора по дереву. Наши ворота разлетелись. Я
подошла к тоненькой дачной двери и спросила:
- Кто стучит? У нас дети спят.
- Открой, пока не взломали!
Я открыла дверь похолодевшими руками. Я не могла говорить от страшного
трепета, - у меня трепетало сердце, губы, артерии. В совершенной темноте к
нам ворвалось несколько бандитов. Один из них нащелкал зажигалку и все
время держал ее, заменяя новой, когда она догорала. У него было безусое и
безносое, искаженное сифилисом лицо. Оно показалось страшным детям,
закричавшим в диком ужасе. На них прикрикнули. Начался разгром.
Обручальные кольца, кресты, брошки были сняты с нас, часики сорваны.
Были перерыты сундуки, разбросаны белье и платье. Грабеж велся с
лихорадочной поспешностью. Спрашивали вино и золото, оглядываясь на двери,
прислушивались к выстрелам. Дети спасли нам тело. Они мешали, кричали,
взвинчивали нервы, путались под ногами. Нас не тронули.
Когда они ушли, мы остались одни среди ночи в разграбленной даче, со
взломанными воротами. Грабеж мог повториться. Мы взяли поэтому детей и ушли
из дачи, оставив ее на произвол судьбы. За нею был небольшой сарайчик для
коз, с сеновалом на чердаке. Мы залезли на сеновал и зарылись в сено. Мать
двух девочек, самая старшая из нас, была больна пороком сердца. К утру с
ней сделался сильный сердечный припадок. Я вспомнила, что у камергера
всегда были под рукой ландышевые капли и дигален. Пришлось побороть страх и
выбежать на улицу. Занималось утро. Над морем стояла горизонтальная алая
полоска, предвещавшая ветер. Улицы были совершенно пусты, дачи закрыты и
безмолвны. Я свернула на бульварчик, где в оливковой роще, почти у самого
моря, находилась дача камергера. Здесь я заметила некоторое оживленье. Две
женщины-гречанки стояли у калитки и неистово ругались. Я подошла. Обе
тотчас же сунули что-то под передник, оглядели меня и молча разошлись в
разные стороны, не отвечая на мои вопросы.
Как и следовало ожидать, камергер был дочиста ограблен. Услышав мой
голос, он попросил меня обождать и вышел не раньше, чем привел себя в