"Мариэтта Шагинян. Своя судьба (Роман)" - читать интересную книгу автора

когда Маро, склонив набок голову и заглядывая мне в лицо, стала
допытываться, хорошо ли тут, на лесопилке, - я мог лишь кивнуть, улыбаясь,
в ответ.
- Ну, вот, слушайте, - начала она, положив мне обе руки на колени и
щурясь с нескрываемым кокетством, - я не отнес его, впрочем, к себе. -
Слушайте. Вы будете жить во флигеле, рядом с фельдшером Семеновым. Под вами
живут младший врач, Валерьян Николаевич Зарубин, и семейство здешнего
техника. Служить вам будет горянка Байдемат, ей пятнадцать лет, но у нее
уже двое детей. Пожив здесь с неделю, вы, конечно, влюбитесь...
- В горянку?
- Нет, в па, - спокойно ответила Маро, - тут все влюблены в па, и
Семенов, и Валерьян Николаевич, и сиделки, и больные. Вы будете следить за
ним нежными глазами и делать больше, чем от вас требуется.
- Но это прекрасно.
- Конечно, прекрасно - для па. И для санатории. Вставать вам придется
очень рано, к шести часам. Обхода больных у нас не существует, врач должен
проводить время с больными. Па иной раз весь день в санатории, а вы с
Зарубиным станете сменяться. Обед санаторский в час дня. За столом я
хозяйничаю, и если вы будете все таким же невнимательным ко мне, как
сейчас, я вас оставлю без пирожного.
- Наоборот, я очень внимателен к вам, Марья Карловна.
- Неужели? - произнесла она, опустив глаза.
- Да, - ответил я серьезно, - я, например, уже заметил, что все, что
вы говорите и делаете, какое-то не настоящее и не прямое.
- Не прямое?
- Ну да, не предназначенное ни для вас, ни для меня.
Маро поглядела на меня быстрым, темным взглядом, печальным и
укоризненным. Потом, сняв руки с моих колен, она произнесла тихо,
изменившимся голосом:
- Вы не знаете, как вы мне сделали больно. Вы думаете, это очень тонко
- заметить это. Но ведь тут все всё замечают. Мы здесь точно на живую душу
охотимся... (Она свесила голову с унылым и скучным видом.) Я иной раз
хотела бы жить с папуасами, которым только и видно, когда у них кусок
человечины отнимают, а что у кого внутри, им столь же заметно, как чужое
пищеварение. Ведь это жить невыносимо с вами... Господи боже, ну разве я
больная?
Я страшно и глубоко огорчился от ее слов. Мне вдруг показалось, что я
на всех стараюсь глядеть профессиональным взглядом. Смущенно пробормотал я
извинение и дотронулся до ее рук. Когда эти руки никого не трогали и не
теребили, у них было сиротливое выражение. Более красивых по форме пальцев
мне не доводилось видеть ни разу в жизни, - они напоминали стебельки
водяной лилии и были гладкие и шелковистые и прохладные, как стебель.
- Хорошо, я извиняю вас, - сказала она прежним тоном, - на чем мы
остановились?
- На порядках санаторской жизни.
- Итак, по вечерам больные остаются с сестрами и фельдшером. Вы будете
ужинать у нас. После ужина мы с па читаем вслух - это мои любимые часы - и
делаем прогулку на ночь. С нами ходят Цезарь и Валерьян Николаевич. Цезарь
- это моя собака, вы ее уже знаете. А Валерьян Николаевич очень милый
молодой человек, впрочем, старше вас... У него только две страсти: па и