"Федор Шахмагонов. Твой час настал! (Остри свой меч)" - читать интересную книгу автора

Михайло Молчанов. Кто с ними третий? Хватились толмача при царе, жидовина из
Польши. И жидовин исчез. Да и что гадать о жидовине, когда и русских людей
не мало побили в ту ночь, и полякам досталось.
Шуйский искал причину своего душевного нестроения и никак не мог найти.
Не известие же из Серпухова, что кто-то уже успел всклепать на себя имя
Дмитрия? Не многого стоила болтовня беглецов в сравнении с обнаруженными в
царском хранилище пересылками Гришки Отрепьева и папы римского о водворении
в Российском государстве латинской ереси, с пожалованием Юрию Мнишку русских
городов и волостей. Рядом со столь великим кощунством, даже и, поверив, что
царь Дмитрий спасся от убийц, кто же за него ныне встанет?
Возле нового царя уже роились льстецы, выискивая как бы побольнее
унизить вчерашнего царя, перед коим всего лишь вчера гнули выи. Искали, как
восславить нового царя. Образец оказался под рукой: патриаршая грамота о
вошествии на престол Бориса Годунова. С нее старательно переписывали, что
Василий Иванович Шуйский избран царем думой и чаяниями людей всего
Московского государства, будто бы съезжались для столь великого дела со всех
городов выборные люди, а так же духовный синклит - митрополиты, епископы и
весь освященный собор, и били челом, чтоб Василий Шуйский принял царство. А
с выборными и духовными вместе били челом Василию Шуйскому бояре,
окольничьи, дворяне, гости, торговые и всякие иные люди.
Грамоты разослали по городам, а с ними повеление читать их людям
всякого чина и звания, чтоб целовали крест служить новому государю прямо и
честно, чтоб служили благодарственные молитвы с колокольным звоном в
продолжении трех дней.
Составлена была еще и грамота от имени царицы Марфы с ее отречением от
царя Дмитрия. В грамоте утверждалось, что Гришка Отрепьев заставил ее
признать его своим сыном угрозами. В грамоте об отречении Марины Мнишек от
престола говорилось, что Гришка взял себе в жены девку латинской веры, не
крестив ее в православную веру, дабы отвратить всех от истинной веры
христианской.
Перечитывая эти грамоты, Шуйский довольно посмеивался. Он доподлинно
знал, что было скрыто от польский гостей: Марина приняла причастие тем и
свершился ее переход в православную веру. По обряду, кем бы ни был царь
Дмитрий - она венчана на царство. Венчана на царство перед Богом и нет между
ней и Господом предстоящих, что могли бы ее развенчать. Шуйский утешал себя,
что сия тайна у него в руках и иным невступна. Все расставлено по ряду, все
предугадано, а спокойствия нет. Кроме невестки, премудрой Екатерины, Малюты
Скуратова дщери, душу излить некому. Лукава, змеиста, в супруги досталась
глупому его брату Дмитрию.
Позвал к обеду брата и невестку. Поговорили о том, о сем, но не с
Екатериной играть в прятки. Поглядывая на деверя из-под насуромленных
бровей, усмехнулась и спросила:
- Государь, наш батюшка, тревожит что-то тебя, приугорбливает? Поделись
своими заботами!
- С Маринкой Мнишковой как обойтись? Царица...
- И-и-и, - перебила его насмешливо Екатерина. - Не об том твоя забота!
У нас на Руси невидано, чтоб баба на цартво садилась. Забрать у нее все, чем
ее Расстрига одарил и в чем мать родила отвезти в Польшу. Не о ней у тебя
дума!
Шуйский поморгал глазами и будто о пустяке , лишь к слову, упомянув,