"Михаил Шахназаров. Виртуальный оргазм (fb2) " - читать интересную книгу автора (Шахназаров Михаил)

Уточки

Соседнюю палату занимала парочка, несколько украшающая больничный быт. Когда меня привезли из реанимации, слышал только их диалоги. Говорили они громко, а хохот казался пьяным. Судя по голосам, один был уже лет достаточно преклонных, второй – намного моложе. Не ошибся. На следующий день разрешили ходить, и первыми, кого я встретил в коридоре, были мои чрезмерно активные для больничных покоев соседи.

Чем-то они напоминали булгаковских героев. Старцу было лет 75, не меньше. Лицо, изрезанное каньонами морщин, нос, похожий на безжизненный пенис, остренький подбородок с проплешинами растительности. Голова напоминала осеннюю клумбу после урагана. Сухие волосы были как-то неестественно взлохмачены. Ноги старика походили на стебли гвоздики. Тоненькие, обтянутые зелеными спортивными штанами, напоминающими кальсоны. Вместо привычных для больницы тапочек – полуботинки, которые любят туристы-экстремалы. Из-под спортивных кальсон была выпростана клетчатая фланелевая рубаха.

Второй персонаж был не менее импозантен. Его лицо мне сразу показалось знакомым, и, немного разогнав память, я вспомнил, что это Гриша Смольский. Успешный в прошлом аферист и выжига. Несмотря на провалы в бизнесе, Гриша старался держать марку. По отделению ходил в длинном кашемировом пальто темно-синего цвета, покрой которого был датирован концом прошлого века. Из-под этого символа псевдоблагополучия были видны красные спортивные брюки с черными лампасами, а дополняли гарнитур белые сандалии, обутые на босу ногу. Оправа очков казалась именной. Но имя GUCCI было лишь выгравировано на дужке. Настоящего мастера звали «китайский штамповочный станок». Гриша, увидев меня, не признал. Вернее, сделал вид. Мол, это не я, не Гриша Смольский, у Гриши Смольского все хорошо, а я просто на него очень смахиваю. По его лицу было видно, что в мозгу он филигранит очередную «афу», на которую в наше время не клюнет даже беспредельно доверчивый человек.

Резонно подумав, что не у одного меня в этом храме болезней должно быть плохое настроение, решил поздороваться:

– Здравствуй, Григорий. Как сам?

– О! А я тебя и не узнал! Ты знаешь… Ничего, ничего. Не как раньше, конечно, но терпимо, – соврал Григорий.

– «Терпимо», Григорий, понятие с оттенком мученическим. Мне говорили: ты видеостудию с мартышками перед камерами открыл?

– Врут. Я такой херней никогда не занимался, – (мне показалось, что я угадал). – А ты-то сам как? Чем дышишь, Майкл? – мое имя он произнес нараспев.

– А я на стройке.

– Да ладно… В недвижку ударился?

– Нет, Гриша. Не мое это все. Недвижка, биржи, страховка… Пошел на стройку бетонщиком.

Ученые подсчитали, что человек в среднем врет двенадцать раз в день. Если бы в тесте участвовал я, их представление о количестве лжи значительно изменилось. Но, не успев испортить Грише настроение, я его тут же поднял. Чужие неудачи Гришу веселили больше, чем собственные.

– Слушай, но тяжело ведь, наверное, охеренно? Вот тебя угораздило! А платят сколько? – этот вопрос до сих пор у нас считается незазорным.

– У нас не платят Гриша, мы зарабатываем. Зарплату выдают каждый день. Тридцать лат на руки, – я нагло копировал героя фильма времен хрущевской оттепели.

– Ну, на эти «бабки» сейчас не разбежишься. У тебя же семья, наверное… Слушай, Майкл, а мне вообще говорили, что ты к родне в Штаты слинял.

– По поводу семьи ты прав. Четверо детей, один еще питается грудным молоком. Жена работает санитаркой в этой больнице и подрабатывает уборщицей в Обществе слепых. Живем очень скромно. Я бы сказал, очень даже скромно. Но, слава Господу нашему Иисусу, помогают братья по вере. Хвала им и благоденствие в миру и на небесах.

На этих словах Гриша начал переминаться с ноги на ногу, и по расширенным зрачкам было видно его правдивое удивление и даже сочувствие.

– Ты что, в секту ударился? – чуть ли не шепотом спросил он.

– Не в секту, Гриша, а в братство. В великое братство отца Виссариона, пророка истинного и человека святого. Вот меня выпишут, и я тебя к нам на службу приглашу. Очистишься от скверны, станешь пути праведные видеть, а не лживые.

– Нет, Мишаня… Спасибо, конечно, огромное, но я как ходил в синагогу, так и буду ходить. Братство помогает… Я слышал, что братство это ваше только и делает, что на Виссариона горбатится, а само впроголодь живет. Да, Мишаня, вот тебе и Америка.

– А по поводу Америки, кстати, правда. Поехал к тетке в Лос, трахнул на вечеринке у Мадонны Пэрис Хилтон, она отписала на меня парочку отелей. Я их благополучно пропил в компании с Дональдом Трампом и Куртом Воннегутом, а потом, накурившись травы, перепутал полицейского с Микки-Маусом. Меня выслали за неуважение к стране и больше там не ждут.

– Ясно… Кроме меня ты здесь зрителя не нашел. Я сразу заподозрил, что гонишь. «Живем очень даже скромно», а в руках пачка «Parliament». Да и костюмчик спортивный недешево стоит, – Гриша погрустнел.

– Да ладно, Гриня. Ну, пошутил.

– Шутник, б-дь. Водку будешь?

– Водка в отделении урологии – это как фейерверк на заводе по заправке газовых баллонов. Не буду. Мне кашку есть надо и пить «Актимель». А еще йогурт «Растишка» нямкать. Смотришь, и вправду подрасту, поумнею.

Разговаривая с Григорием, я уловил зажеванный чем-то запашок спиртного. В этот момент подошел дедок. Звали его Валдис. Взяв Гришу под локоть, он предложил сходить покурить. Учитывая непомерную разговорчивость старичка, я от идеи прогуляться вместе с ними отказался.

Говорил Валдис очень громко. У него был мобильный телефон. Я не обратил внимания на модель, но, скорее всего, этот аппарат разрабатывали специально для глухих. Когда мне было запрещено вставать, я оценил это чудо техники. Даже за стеной был слышен голос звонящей ему жены. Все разговоры были в одном стиле.

– Ну, как ты там, Валдис? – вопрошала благоверная.

– Да хрен его знает, родная. Сам не пойму. То хорошо, то опять тянет.

Хорошо было Валдису, когда его мозг находился подшофе, а тянуло у него не печень и не селезенку, тянуло его в магазин в моменты похмелья.

– Ты скажи, что тебе покушать привезти завтра?

– Ничего не вези. У меня еще с прошлого раза осталось. Привези лучше бутылочку бальзамчика. Мне тут один человек сказал, что в моем случае это очень полезно.

– Я тебе дам, блин, бальзамчика. Я тебе, сука, такого бальзамчика дам! Завтра жди, приеду.

– Светочка, подожди, милая! Не бросай трубку. Как там котик наш?

– Котик жив и, в отличие от тебя, жрет корм, а не водку.

Все разговоры были примерно в одном стиле. Про бальзамчик, котика, имени которого я так и не узнал, и надорванное здоровье Валдиса. Иногда Валдис обращался ко мне.

– Пойдем, молодой человек, уточек покормим.

– Я уже свою «уточку» час назад откормил. Вернее, отпоил.

После этого он ко мне не приставал.

Общаться с Гришей и его товарищем меня тянуло не особо, лежать в палате надоело, а теплую куртку и кроссовки не привезли. Сказали, что непредсказуемый характер может отправить меня дальше газетного киоска или магазина. Поэтому, когда читать было уже невмоготу, я мерил шагами коридор отделения. Отделения, в котором не было ни одной молодой и симпатичной медсестры. Хотя, наверное, все же были, но не в моем вкусе.

В очередной раз наматывая круги, увидел стоящего у открытой палаты Валдиса. Уперев руки в бока, он медленно покачивал головой. Палата была пуста, а исходивший из нее запашок говорил, что там провели дезинфекцию.

– Ну, вот и все. Отправился на вечный отдых. Да будет царствие ему небесное. Хороший был человек или плохой – все равно жалко.

Мне эта фраза не понравилась. Да и ход событий тоже. Вчера на его месте мог оказаться я. Может, просто смена состава?..

– Мда… И давно умер? – робко поинтересовался я.

– Да вот недавно увезли. Такая штука жизнь, молодой человек. Сегодня уточек кормим, а завтра вместе с ними улетают на юг наши души.

От его маразматической философии меня аж передернуло. Сам чуть не отправился руками облака раздвигать, а тут – на тебе… Тяжелых в этом отделении нет, а душа человека улетела с уточками на юга.

Несмотря на запрет врача, я спустился покурить. В скверике никого не было. По стеклянным галереям соседнего отделения наперегонки ездили каталки и кресла с больными. Одинокая ворона, примостившись на скамейке, теребила пустую упаковку из-под чипсов. Возвращаться в палату не хотелось. Жаль, мне не привезли теплую куртку и кроссовки. Я бы не сбежал. Нет… Я бы просто вышел за ограду больницы.

Минут через сорок приехала Инка. Сказала, что жутко соскучилась и видела плохой сон перед тем, как все случилось. Все Инкины сны сбываются. Наверное, это еще один дар талантливых художников. И, самое интересное, она их запоминает до мелочей. Иногда простые, иногда напоминающие сюрреалистические кошмары.

– Пройтись не хочешь?

– Я в свитере замерзну.

– Халат у сестрички попроси.

С халатами в отделении было так же плохо, как с красивыми медсестрами. Открыв палату, из которой недавно вывезли покойника, «сестра» протянула мне теплый халат. Изделию мог позавидовать любой талиб. Стеганый, зеленый, как знамя ислама, и, главное, чистый.

– Не-е-е… Я этот одевать не буду.

– Это еще почему?

– Да в нем покойник, может, ходил, которого сегодня увезли.

– У тебя жар, Миш?

– Какой жар? Здесь человек преставился, а вы мне халат из его палаты даете. Не одену.

– Тебе кто сказал, что здесь человек умер?

– Валдис сказал. Сказал, что улетела его душа с уточками на юг.

– А у тебя, Миша, кукушечки с головы улетели и, по-моему, на север. В этом отделении сто лет никто не умирал. Здесь две девушки лежали, сегодня выписались. А если ты будешь слушать все, что говорит этот старый идиот, тебе и со снотворным здесь заснуть не придется…

Валдис с Гришей все чаще закусывали водку сигаретами, и я начал бояться, что Григорий воспылает к старикану далеко не сыновней любовью. Через день меня выписали и сказали, чтобы в конце недели я показался врачу. Доктор сказал общие фразы о режиме, минимуме сигарет и посоветовал пить антидепрессанты. Я заглянул в свою бывшую палату, тепло попрощался с отставным полковником, который лежал на соседней койке, и решил зайти в палату к Грише с Валдисом. Койки были пусты.

– Сестра, а где Валдис с Гришей?

– Гриша курит в сквере, а Валдиса еще вчера увезли…