"Варлам Шаламов. Вишера" - читать интересную книгу автора

кончилось ничем. У Глухарева Кононов, по-видимому, не нашел поддержки.
В отделе труда была задняя комната - "картотека", где работало
несколько украинцев под началом Алешки Ожевского. Это уже была фигура,
известная мне по процессу украинских националистов.
Ожевский и его помощники с шумной и чуждой им компанией нарядчиков не
общались вовсе. Делопроизводителем отдела труда, сидевшим вместе с нами, был
старик Маржанов Федор Иванович, кажется, десятилетник.
Это был живой старик, который вечно вмешивался со своими замечаниями,
не оставляя ни одного нарядчика в покое.
Его провокационные разговоры вывели меня из терпения, и в споре с ним я
сказал:
- Вы, Федор Иванович, наверняка в царской полиции служили.
Боже мой, что было. Маржанов стучал кулаком по столу, бросал бумаги на
пол, кричал:
- Мальчишка! Дворянин не мог служить в полиции!
На шум вышел из своей комнаты Глухарев (он жил за картотекой в
кабинке), но, узнав, в чем дело, рассмеялся.
После этого случая я был оставлен в покое Маржановым - перестал для
него существовать.
Была в лагере больница, была амбулатория, но я туда не обращался, а
медики жили жизнью особой. Впрочем, во главе санитарного отдела стоял вовсе
не медик. Им был некто Карновский, самый обыкновенный лагерный
администратор.
Начальник санчасти нашего отделения, "доктор" Жидков, тоже не был ни
доктором, ни врачом, ни фельдшером, он был студентом медицинского
факультета, как он сам говорил, а сидел за то, что был провокатором в
царской охранке. Лет ему было не больше сорока.
Штат его был подобран по принципу, неоднократно декларированному
Жидковым.
- Был бы честный человек. Спирт не выпьет, а медицинские знания - это
дело десятое.
Это "десятое" дело привело к огромной распространенности цинги. Цингой
болели сотни людей, передвигались на палочках по лагерю. И лечили
цинготников не врачи, а начальники.
У моего командира роты Васьки Журавлева были черные пятна по всему
телу, половина тела была в цинготных пятнах.
А у Василия Ивановича, нарядчика, не было пальцев на правой руке.
Василий Иванович был саморуб.
Я понял, что лагерь открылся мне еще не весь.
Воскресенье было днем отдыха. Почему-то весь лагерь сбежался к
проволоке - от вахты дорога на север уходила вверх, и сейчас на этой дороге
в жаркий летний день что-тo двигалось.
Двигалась только туча пыли, медленно поднимаясь откуда-то издалека
вверх. Туча подползла ближе, сверкали штыки, а туча ползла и ползла. В
десяти шагах от лагеря туча остановилась. Это был этап с севера - серые
бушлаты, серые брюки, серые ботинки, серые шапки - все в пыли. Сверкающие
глаза, зубы незнакомых и страшных чем-то людей.
"Этап с севера".
Понятно, этап с севера - с лесозаготовок, где рубят руки, где цинга
губит людей, где начальство ставит "на комарей" в тайге, где "произвол", где