"Варлам Шаламов. Вишера" - читать интересную книгу автора

(человека).
Достаточно ли нравственных сил у меня, чтобы пройти свою дорогу как
некоей единице, - вот о чем я раздумывал в 95-й камере мужского одиночного
корпуса Бутырской тюрьмы. Там были прекрасные условия для обдумывания жизни,
и я благодарю Бутырскую тюрьму за то, что в поисках нужной формулы моей
жизни я очутился один в тюремной камере.
Я принюхивался к лизолу - запах дезинфекции сопровождает меня всю
жизнь.
Я не писал там никаких стихов. Я радовался только дню, голубому
квадрату окна - с нетерпением ждал, когда уйдет дежурный, чтобы опять
ходить и обдумывать свою так удачно начатую жизнь.
Никакой подавленности не было, точно все это - и цементный пол, и
решетки - все это было давно видено мной, испытано в снах, в мечтах. Все
оказывалось таким же прекрасным, как в моих затаенных сновидениях, и я
только радовался.
Нам давали газеты. Если был выходной - "Правду". Вперые в жизни я так
солидно (подначитался) прессы.
Заключенный сам убирает парашу, ходит на оправку по тому же звенящему
железному коридору, который снят в фильме "Крах" при сцене побега
Павловского. Была прогулка в одном из тюремных двориков с "выводным"
конвоиром. Книги же давали только (по бумаге), по заявлению. Обход
коменданта - комендантом был толстый грузин Адамсон - ежедневный.
Одним из главных моих требований к людям и всегда было соответствие
слова и деяния, "что говоришь - сделай" - так меня учили жить. Так я учил
жить других. Нет вождей, нет авторитетов. Перед тюрьмой все равны.
Я надеялся, что и дальше судьба моя будет так благосклонна, что
тюремный опыт не пропадет. При всех обстоятельствах этот опыт будет моим
нравственным капиталом, неразменным рублем дальнейшей жизни.
Мне очень хотелось встреч в тюремной (камере), в свободной обстановке с
вождями движения, ибо вожди есть вожди, и было бы хорошо взять у них
какое-то ценное моральное качество, которым они, несомненно, обладают. Я
почувствую, если не пойму, присутствие этого тайного бога. И по ряду
предметов хотел бы скрестить с ними шпагу, поспорить, прояснить кое-что, что
было мне не совсем ясно во всем этом троцкистском движении.
Стремление скорее встретиться с вождями движения уравновешивалось
возможностью обдумать свою жизнь в камере Бутырской тюрьмы. Именно здесь, в
стенах Бутырской тюрьмы, дал я себе какие-то честные слова, какое-то слово,
встал под какие-то знамена.
Какие же это были слова?
Главное было соответствие слова и дела. Я не сомневался, даже в
тайниках души не сомневался в том, что уже вышел на яркий тюремный свет,
пронизывающий насквозь человека.
Способность к самопожертвованию.
Я и сейчас могу заставить себя пройти по горячему железу, и не в
рахметовском плане - как раз этот герой меня никогда не увлекал. И не как
факир идет - просто (чтобы) сделать физическое движение. Я был тем сапером,
который разрезает колючую проволоку. Жертва должна быть достойна цели. Вот
об этой-то цели мне хотелось побеседовать где-нибудь в политизоляторе с
кем-нибудь постарше. Жертва была - жизнь. Как она будет принята. И как
использована.